Попроси меня. Т. V - страница 22

Община проповедовала крайний аскетизм, а «радения» составляли центр тяжести их религиозного быта: они как праздники, озаряли их «трудовой и слезовый» жребий среди враждебного им мира. На «радениях» получали они «духовную радость», скрашивавшую их тяжелое существование. Но нелегко было получать желанную «духовную радость». К «трудовой и слезовой» жизни прибавлялся еще «трудовой и слезовый» закон Данилы Филипповича. Божественный дух не может войти в «нечистую свинью», как Данила называл человеческую плоть; надо ее очистить аскетическими подвигами. В заповедях Данилы содержались на этот счет такие строгие предписания: «Хмельного не пейте, плотского греха не творите, не женитесь, а кто женат, живи с женою так, как с сестрою. Неженимые не женитесь, женимые разженитесь. Заповеди содержите в тайне, ни отцу, ни матери не объявляйте: кнутом будут бить, огнем будут жечь – терпите. Кто вытерпит, тот верный будет, получит царство небесное, а на земле радость… Святому Духу верьте»»20. Перед самым радением нужно было соблюдать строгий пост. Надев чистые рубахи, в праздничных платьях собирались члены общества на радения. Священнодействие начиналось общей трапезой, затем происходило само радение под предводительством «кормщика», или «кормщицы» корабля, т. е. общины. Одна за другой пускались в быструю пляску пары, высоко подпрыгивая и подпевая; наиболее ревностные били себя палками и цепями. Пляска, в конце концов, превращалась в бешеный бег, а пение – в дикие выкрикивания припева: «Ой, Бог! ой Бог! ой Бог! – Ой, дух! ой, дух! ой, дух! – Накати, накати, накати! – Ой, ега, ой ега, ой ега!»21 Тут и наступал момент «духовной радости». Самые иступленные в полуобморочном состоянии падали на пол и начинали выкрикивать бессвязные слова. Это означало, что на них сошел дух, они говорят уже не от себя, а от духа «пророчествуют». Каждое слово «пророка» или «пророчицы» жадно ловилось присутствующими; слова запоминались и после сами собою складывались в песни. Эти песни запечатляли в себе то новое откровение, которое давал хлыстам их «дух». Радение заканчивалось также общей трапезой.

Откровения хлыстов по содержанию повторяет отчасти элементы христианской легенды и апокалиптики, отчасти мотива старой народной религии. Первые доминирует в легенде о том, как произошла община, и в представлениях о страшном суде, вторые – в представлениях о божестве и загробной жизни. «Духа святого» хлысты представляли себя в виде или красного солнышка, или ясного сокола, или соловья, поющего в сердце у батюшки. В представлениях о Саваофе и Христе эти тотемические переживания сменяются образами, навеянными социальной средой, которой должно было подчиниться крестьянство. На седьмом небе живет Саваоф, там у него дворец, и во дворце «кабинет», где «трепещут» его ангелы. Саваоф – царь, Христос – царский сын, у него смарагдовая корона, он полковник полковой, на седьмом небе у него и дворец, и грады, и «зелены сады». А при дворе у бога − канцелярия; сидят там ангелы и записывают имена хлыстов в «живую книгу». Богородица изображается в виде царицы-матушки. Как добрая богатая помещица, живет она в небесном тереме, где служит ей целые полки девические. Таково хлыстово небо; оно мало чем отличается от земли, небесные боги – те же земные боги, помыкающие крестьянином. Но когда действие божественной драмы переносится с неба на землю, местные русские мотивы уступают место евангельским, причем последние подвергаются своеобразной географической и хронологической переработке. Данила – Саваоф, бог – отец, у него сын Христос, это Иван Суслов, крестьянин Муромского уезда. Родился он от столетней богородицы, «девицы – красноличны» за 15 лет до того, как бог Саваоф сошел на Данилу. Когда ему исполнилось 30 лет «Саваоф» Данила Филиппович позвал Ивана и сделал его «живым богом – Христом». Так на земле появились «бог Саваоф», его «сын Христос» и родившая «Христа» «богородица». Согласно преданию, «Христос» Иван Суслов ходил и проповедовал в сопровождении 12 апостолов. В конце концов, бояре его схватили и распяли в Москве, на Красной площади: на третий день он воскрес и явился своим последователям в подмосковном селе Пахре; схватили его вторично, опять распяли, он вторично воскрес и вознесся на небо. Дальше хлыстовская легенда отступает от евангельской. Христос, хотя и вознесший, не мог оставить своих верных: он должен быть с ними «до скончания века». Представить себе Христа иначе, чем в телесном виде, хлысты не могли, поэтому у них появилось воззрение, что Христос воплощается постоянно, после одного Христа сейчас же появляется новый. Следственные дела о хлыстах сохранили имена целого ряда «христов», появлявшихся в течение XVIII века, потому то народ сначала и прозвал это течение «христами», из-за их множественности, но принятый в общине обряд самобичевания, хлестаниями прутьями или еще чем, дал новое название – «хлысты».