Примерно через месяц он опять пришел с инструментами, аккуратно вынул гво́здики, убрал старое стекло, вставил новое стекло с витражом – и потом аккуратно забил гво́здики обратно.
Квартира у нас была типовая двухкомнатная, в длинном восьмиэтажном доме, стоявшем буквой Г (мы жили, кажется, в шестом подъезде, а всего их было то ли десять, то ли двенадцать). Она была на последнем этаже, в период дождей на потолке появлялись пятна. Но район был хороший, Останкино, только от метро далековато.
Дверь в кухню прикрывалась, пожалуй, лишь в тот момент, когда дети ложились спать – и вот тогда-то и можно было смотреть на витраж. Ася ложилась спать тоже, а я отправлялся на кухню писать свою дежурную статью к утру, верней печатать на машинке. И вот тогда я закрывал дверь очень плотно. И передо мной возникал ангел с трубой.
Из чего был сделан этот витраж с ангелом и трубой?
…Из толстого непрозрачного стекла, а на стекло был нанесен желто-синий рисунок – ангел с крылом и трубой, как я уже сказал. Кто там был желтый, а кто синий, я не помню. По-моему, труба была синяя, а крыло – желтое.
Когда Тимошин пришел вставлять витраж, я уже знал, что там будет изображено. Тимошин, как и положено, заранее показал эскиз заказчику (то есть мне).
Да, я ему ничего не заказывал, но, конечно, узнал у Аси, не против ли она. Не против чего? Ну, если вот такой-то придет и поставит нам витраж. И я робко показал рисунок Тимошина.
– Витраж? – переспросила Ася. – Конечно, я не против. Что за глупый вопрос.
* * *
…Шахматы Тимошина живут до сих пор, им скоро исполнится сорок лет. Игорь однажды безо всяких предисловий принес мне их в журнал «Вожатый». Они были завернуты в плотную крафтовую бумагу, которая немного странно пахла, и перевязаны бечевкой.
Он положил сверток на мой рабочий стол прямо поверх бумаг.
– Что это? – немного волнуясь, спросил я.
– Ну сам посмотри, – сдержанно ответил Тимошин.
Я развязал бечевку, развернул бумагу, пытаясь разгадать этот смутный запах. («Может, в нее копченую рыбу заворачивали?» – быстро и осторожно подумал я тогда.) Потом я увидел эти шахматы.
– Ой! – сказал я. Подарок меня как-то ослепил.
Я бережно открыл доску, внутри лежали резные фигурки.
– Шахматы не я вырезал, – сдержанно сказал Тимошин. – Я только инкрустации делал.
И верно, инкрустации имелись.