* * *
На зимние каникулы папа брал меня с собой на гастроли по области. Они проходили в самых больших городах: Гатчине, Всеволожске, Тихвине. Показывали всегда один спектакль. Театр выезжал на двух автобусах и с одним грузовиком для декораций. Я всегда сидел рядом с папой, но иногда меня забирал и сажал с собой Жженов. Его преданность и любовь к отцу распространялись и на меня. Помню, как однажды я стоял с папой за кулисами и смотрел, что происходит на сцене. Не вспомню уже, какой шел спектакль. Был выход Жженова: он, проходя мимо нас, подмигнул папе и, подхватив меня на руки, вышел со мной на сцену. Я сначала обомлел, а потом стал вырываться.
– Не хочешь, малыш? – улыбаясь, спросил Жженов.
Я энергично замотал головой.
– Ну тогда брысь отсюда. – Он опустил меня на пол и, шлепнув по попке, подтолкнул в сторону кулис.
Я опрометью выбежал со сцены, где, раскинув руки, меня ждал папа, а в зале раздались смешки.
В другой раз он во время разгоревшейся на сцене ссоры вдруг воскликнул:
– Тише, Данька спит!
* * *
Первый раз папа взял меня на репетицию, когда мне было лет девять. Но увидев, что мне скучно, что я еще слишком мал, он больше этого не делал. В конце же лета пятьдесят седьмого года, когда театр только вернулся с гастролей в Выборге, на которые папа брал меня с собой, он решил, что я уже достаточно подрос и можно попробовать.
– Хочешь пойти на репетицию «Трех мушкетеров»? – спросил он меня. – Ты все же принимал участие в написании инсценировки. Помнишь?
– Да, помню. Прыщ, Бородавка, Заноза. Так ты оставил эти имена?
– Конечно оставил. Пошли со мной, я как раз репетирую эту сцену.
Когда мы вошли, в пустом зале было темно, и только где-то ряду в десятом стоял маленький столик, на котором горела настольная лампа. На сцене, собравшись в кучку, оживленно разговаривали актеры. Папа, держа меня за руку, направился к столику.
– Здравствуйте, Григорий Израилевич, – разом поздоровались актеры, увидев папу.
– Здравствуйте. Не возражаете, что я сына привел? Он мой соавтор, – сказал папа, обнимая меня за плечи.