– Вероника Степановна, я вынужден вам сообщить, что время почти вышло.
Время. Забавно, как это абстрактное понятие вдруг обретает вес и плотность, превращаясь в удавку на твоей шее. Моё время сжималось, истончалось, утекало сквозь пальцы, как песок, и каждый новый день был лишь отсрочкой неизбежного.
– Мы всё ещё держим для Лизы место в операционном графике, – продолжал доктор Вейс, и в его голосе слышалась профессиональная, но отстранённая жалость. – Но без внесения депозита мы не сможем даже официально включить её в лист ожидания. Правила едины для всех. Вы же понимаете.
Я понимала. О, я всё прекрасно понимала. Я понимала, что жизнь моей шестнадцатилетней сестры, единственного по-настоящему светлого человечка в моей серой, трещащей по швам реальности, имеет конкретную цену. Цена с таким количеством нулей, что у меня темнело в глазах. Врождённый порок сердца, сложный, редкий, тот, за который в России брались с неохотой и без каких-либо гарантий. А в Германии брались. Гарантировали. Но за деньги, которые для меня были сродни бюджету небольшой африканской страны.
Я пробормотала что-то вроде «я делаю всё возможное» и «ещё пара дней», а сама смотрела на фотографию в дешёвой рамке на своём заваленном бумагами столе. Лиза. Моя Лизка. Снимок был сделан прошлым летом, до того, как её состояние начало резко ухудшаться. Она сидела на траве в парке, запрокинув голову, и смеялась так заразительно, что, казалось, само солнце светит ярче от её смеха. Сейчас её улыбка стала натянутой и бледной, а под глазами залегли тени, которые не мог скрыть никакой макияж. С каждым днём она всё быстрее уставала, всё чаще хваталась за сердце, и её смех становился всё тише, будто кто-то медленно выкручивал громкость её жизни.
Я закончила разговор, чувствуя, как по щекам катятся горячие, злые слёзы. Слёзы бессилия. Телефон в руке завибрировал снова, на этот раз оповещая о сообщении. Незнакомый номер. Сердце пропустило удар, а потом заколотилось с удвоенной силой. Я знала, кто это.
«Романова, папочкины долги сами себя не выплатят. Напоминаем, срок до конца этой недели. Если денег не будет, придётся навестить твою больную сестричку и наглядно объяснить, что бывает с кидалами и их семьями».
Холодный, липкий ужас сжал внутренности стальным кулаком. Отец. Даже после своей смерти он умудрялся тащить нас на дно. Он был хорошим человеком, но никудышным бизнесменом. Игрок по натуре, он верил в удачу, в «авось пронесёт», вкладывал последние деньги в сомнительные проекты, занимал у ещё более сомнительных людей. Год назад его сердце не выдержало очередного провала. Он просто не проснулся утром, оставив нам разбитую вдребезги жизнь и долги, о размерах которых я поначалу даже не догадывалась. Теперь эти «кредиторы» всё чаще напоминали о себе, и их методы становились всё менее деликатными.