– Были бы там камеры видеонаблюдения, было бы легче.
– Это слишком дорогая штука для такой помойки как эта. – Табаки махнул Барб, чтобы та встала. – Идем в медпункт.
– Местные называют это лазаретом.
– Мне побоку, как они это называют! Ты идешь туда, а я за Ронни.
– Да все в порядке, видишь, кровь уже не идет…
– Я не спрашивал! – Табаки треснул рукой по раковине и, хлопнув дверью, выбежал из комнаты.
Барб удивленно вздрогнула, раньше она никогда не замечала за Табаки такой злости. Она поднялась и оглянулась в поисках кровяных следов. Табаки успел все убрать.
Барбара еще раз вытерла под носом и кинула бумагу в переполненную мусорку, затем посмотрела на себя в зеркало и поправив волосы, огорченно перевела взгляд на испорченную футболку. Затем плеснула в лицо воды и вышла из туалета.
Никакого лиса не было нарисовано на стене.
***
Генри Полрой положил еще одного пойманного таракана в банку и закрыв ее, поднес к уху, послушать хаотичное шуршание маленьких лапок. Он представлял, что тараканы шепчут ему какую-то тайну и иногда ночью, лежа в постели, прислушивался к шуршанию, пытаясь увидеть в них слова. Но как всегда – ничего. Тогда Генри нагнулся и запихнул банку под свою кровать, туда, где лежала старая игрушечная железная дорога и разные коробки, наполненные мелочевкой, которую ему приносили Рейдовские.
Генри был единственным сыном Мэтью Полроя, худым и выглядевшим младше своих шестнадцати лет. Его легкие как солома русые волосы почти что налезали ему на глаза, отчего Генри постоянно ерошил волосы и, чтобы повеселить ребят, делал хвостик, торчащий из головы как пальма. Его запястья были такими узкими, что в ремешке наручных часов пришлось делать дополнительное отверстие, чтобы те не спадали с руки. Подарок отца на его день рождения, часы к тому же, что было очень удобно, светились в темноте.
Правда, Генри так боялся их потерять или разбить, что не стал носить и спрятал под подушку, где уже лежал охотничий нож, добытый не очень законным путем. Мэтью Полрой очень строго относился к оружию в подвале, поэтому Генри и прятал свой нож. Он был ни к чему, но ощущение какой-то безопасности делало его сны крепче и спокойнее.
Генри вырос в подвале, попав сюда совсем юным, он успел отходить всего один год в школу, как начался хаос, и одним вечером за ним пришел отец, без слов взял в охапку и перенес в подвал. С того дня Генри был предоставлен сам себе, что сформировало его как личность стойкую, умеющую контролировать ситуацию. Он был главным чертенком в аду. По крайней мере, так ему это представлялось.