Часовщик забытых сердец - страница 5

На рассвете, когда луна еще цеплялась серебряным когтем за край горизонта, а воздух звенел от последних предрассветных грез, друзья стояли перед пульсирующим Разломом. Ворчун, выглядевший мрачнее обычного, опирался на посох, к которому была привязана банка его знаменитого варенья из «Вечноцветущей Ромашки» с этикеткой «На Самый Крайний Случай!». Гизмо, похожая на готового к бою маленького инженера, последний раз проверяла настройки «Смехометра 2.0», бормоча про «частоту ностальгических вибраций». Пусик, обмотанный теперь тремя шарфами разной степени прозрачности, дрожал так, что его контуры расплывались, как тень на ветру.

– Готовы? – спросил Джо-Джо, крепче сжимая в ладони сверток с осколком. Осколок горел, как маленькое солнышко, указывая прямо в сердце трещины.

– Н-н-нет, – выдавил Пусик, и его «нет» прозвучало как эхо из глубокого колодца.

– Идеально! – Джо-Джо вдруг широко, по-настоящему ухмыльнулся, и в его глазах вспыхнул знакомый огонек азарта. – Значит, это будет самое настоящее, самое честное приключение. За Тихона! Похихикаем!

Они шагнули в трещину всем скопом. Фиолетовый свет поглотил их. Последнее, что долетело до пустой Площади Внезапной Радости, было довольное мурлыканье котенка Лирика, доедавшего пряник-гитару на ступеньках мастерской, и далекий, нежный звон колокольчиков – будто эхо из того самого прошлого, которое они так отчаянно хотели вернуть.

Город висел над бездной времен, как грандиозный, но хрупкий мыльный пузырь, запущенный капризным ветром Вечности. Не разбитый хрустальный шар, а скорее, застывшая на миг слеза самой Реальности. Стены города были сложены из плиток, на которых мерцали названия – не просто «Вчера», «Когда-то», «Скоро», а более личные: «Первый Шаг», «Несказанное Слово», «День, Когда Не Пришли», «Обещанное Завтра» – переливались под светом бледного, далекого солнца. Оно не грело, а лишь подсвечивало мир холодным, мертвенным сиянием старого фонаря в заброшенном подвале. Воздух гудел низким, непрерывным гулом – гулом самого Времени, текущего под ногами. И ветерок… Он был повсюду, этот ветерок. Он пах лавандой, высохшей между страниц старого дневника, пылью библиотек, где книги плачут чернильными слезами, и едкой горечью невыплаканных детских слез. Он трепал огненно-рыжие волосы Джо-Джо, запутывая в ней серебристые песчинки – застывшие, потерянные секунды.