Все эти детали привычно и сноровисто звякали в копилку внимательных глаз послушника, а женщина уже поднялась ему навстречу, и Китон ожегся об оценивающий взгляд:
– "Прислал", говорите? С каких это пор клирики у осужденных на побегушках служат? – сухо спросила она без всякой иронии.
– Я его исповедник, сударыня, – Китон вдруг ощутил себя мальчишкой в рясе не по размеру, а Беатрис нетерпеливо качнула головой:
– Хью бы и в голову не пришло исповедоваться, – сообщила она также просто, как упомянула бы о нелюбимом мужем покрое штанов.
Но послушник не отвел глаз:
– Он и не собирался. Это я навязался ему.
Шеймус, все также стоявший у очага, мрачно усмехнулся:
– Для клирика вы неприлично честны, брат.
– Хью для чародея – тоже, – отрезал послушник, не оборачиваясь.
– Брат Китон, – перебила Беатрис, – вы действительно видели Хью? Он… его бьют? Пытают? – этот вопрос остановился в воздухе, завис в тишине, и Китон понял: женщина не дышит и не вдохнет снова, пока не услышит ответ.
– Нет, сударыня, не пытают. Клянусь, – торопливо проговорил он, будто сам на миг ощутив ее удушье. А миссис Дрейпер длинно, облегченно перевела дыхание, и окаменевшее ее лицо вдруг смялось гримасой страдания.
– Слава Господу… Его кормят? У него есть чистая одежда? Быть может, мне разрешат принести ему пару рубашек и домашней еды? Я столько раз просила, но мне всегда отказывают… – она лихорадочно и бессвязно сыпала вопросами, а послушник видел желтизну под глазами, и скорбно опущенные уголки губ, и беспомощную растерянность на дне глаз, словно у ребёнка, заплутавшего на темных незнакомых улицах. И точно знал – ей нет дела до "штлюхи сатоны", до презрения соседей, до обгоревшего угла ворот. Ей не до всей этой шелухи – ей всерьез нечем дышать. Без Хью Дрейпера в ее мире не осталось воздуха, и сейчас она отчаянно ждала, что брат Китон хоть на миг отворит окно в глухом мраке ее беды.