присутствие. Как будто я держала не просто предмет, а сгусток неведомой энергии, аккуратно упакованный.
Но больше всего поразила кожа.
Потому что это была именно кожа. Я поняла это сразу, как только коснулась ее. Но какая! Она была невероятно тонкой, гибкой, но при этом прочной на ощупь, как хорошо выделанная замша премиум-класса, только в тысячу раз изысканнее. Цвет – глубокий, насыщенный коричневый, отливающий где-то шоколадом, где-то старинным деревом, а на свету – легким, теплым багрянцем. Но это было не главное.
Главное – текстура. Она была испещрена бесчисленными крошечными, едва ощутимыми выпуклостями. Не чешуйками, нет. Скорее, как будто под самым верхним слоем кожи были вкраплены мельчайшие камешки или… звезды? Они образовывали причудливые узоры, россыпи, спирали, которые переливались под светом лампы, когда я поворачивала сверток в руках. Эти "звезды" были не одного цвета: одни светились едва уловимым серебром, другие – глубоким синим, третьи – теплым янтарным. Они создавали иллюзию глубины, словно я смотрела не на поверхность, а в миниатюрную, мерцающую вселенную.
И еще… она была теплой. Не той теплотой, что передается от рук, а собственной, внутренней. Как живое существо, только что уснувшее. И пульсация! Слабенькая, еле уловимая вибрация, ритмичная, как дыхание, шла от свертка сквозь мои пальцы в запястье. Это было не воображение. Я чувствовала это физически – легкую, настойчивую жизнь, скрытую в этом невероятном материале.
Сердце колотилось так, что звенело в ушах. Я осторожно положила цилиндр на стол, полностью сосредоточившись на свертке. Ремешок, перевязывавший его, был таким же темным, теплым и пульсирующим, как и сама кожа, и завязан на простой, но крепкий узел. Мои пальцы, все еще дрожа, нашли концы ремешка. Узел поддался легко. Я развязала его, и ремешок бесшумно соскользнул.
Настал момент.
Я взяла сверток за края. Он был туго скручен. Материал сопротивлялся, не желая распрямляться, словно сохраняя форму, заданную ему столетия назад. Мне пришлось приложить некоторое усилие, осторожно разворачивая его на столе, прижимая ладонью, чтобы края не заворачивались обратно. Кожа была упругой, эластичной, но при этом казалась невероятно прочной. Ни малейшего намека на излом или повреждение от долгого скручивания.