Я вытащила цилиндр из сумки. Он был прохладным, тяжелым, реальным. Узоры в сумеречном свете, пробивавшемся из окна, казались еще более загадочными, глубокими. Я бережно завернула его в свою ветровку, спрятав под мышку, и почти выбежала из здания, торопливо запирая дверь.
Дорога домой – обычно последняя унылая часть дня – сегодня была наполнена странным волнением. Я шла быстро, крепко прижимая сверток к себе, озираясь по сторонам, как будто несла нечто запретное, нечто невероятно ценное. Каждый встречный вызывал у меня легкий испуг. Что, если они увидят? Что, если отнимут? Иррациональный, но сильный страх.
Мама встретила меня на кухне, помешивая что-то в кастрюле.
– О, вернулась! Как день? – спросила она, улыбаясь.
– Обычно, – ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Я… я в комнате. Надо кое-что посмотреть.
– Ужин скоро, – напомнила она.
– Я быстро!
Я проскочила в свою небольшую комнату, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, как заговорщик. Сердце бешено колотилось. Вот он. Мой кусочек чуда. Я развернула ветровку. Серебристый цилиндр лежал на синей ткани, холодный и немой. Узоры переливались в свете настольной лампы, которую я тут же включила.
Теперь, в тишине и безопасности своей комнаты, я могла рассмотреть его по-настоящему. Я поставила его на стол, прямо под лампу. Свет лампы накаливания был теплым, желтоватым, и он играл на гранях узоров совершенно иначе, чем холодный люминесцент на почте. Тени были глубже, блики – ярче. Казалось, линии не просто лежали на поверхности, а жили. Они извивались, переплетались, создавая иллюзию бесконечного движения. Я водила пальцем вдоль одной особенно сложной спирали, теряя ее среди завитков и звездочек. Казалось, если долго смотреть, можно увидеть целый мир, зашифрованный в этом металле. Мир лесов из серебряных копий, рек из жидкого света, созвездий неизвестных звезд.
И снова это ощущение… Оно было сильнее здесь, в тишине. Едва уловимое. Не гудение, нет. Скорее, вибрация. Очень тихая, очень глубокая. Как будто внутри этого плотного, холодного металла что-то… пульсировало. Спало, но дышало. Я приложила ладонь к гладкому торцу. Холод металла проникал в кожу. Но сквозь холод – это еле заметное дрожание. Как сердцебиение спящего дракона.
Что внутри? Вопрос жужжал в голове, как назойливая муха, но теперь он звучал громче, настойчивее. Это не могло быть просто так. Не могло быть ошибкой. Такой предмет… он