Официант протирал столик, когда я открыл стеклянную дверь. Его лицо снова выражало только скромную улыбку, которой обычно обладают по-настоящему сильные и добрые люди. Я пожал ему руку и наговорил, каких-то примитивных благодарственных вещей. Он стоял молча и так же улыбался, затем попросил подождать его за столиком, чтобы обслужить посетителей. Я сел за тот же столик у окна. Еще раз потрогал карман, проверив деньги и прикинул голове: этой суммы мне хватит на пару обедов, за ночлег придется платить из оставшихся у меня денег. В этом случае их хватит на пару месяцев. Отель по-прежнему оставался для меня дорогим, уходила слишком большая сумма. Но в тот момент я бы не отнес это к тяжелым раздумьям, нет, меня это даже совсем не беспокоило, придет время разберусь, а его еще предостаточно. Нас мало трогают будущие и еще не осязаемые актуальностью проблемы.
Подошел официант, я заметил, что он слегка прихрамывает, он принес колу и пару сэндвичей. Мы просидели, наверное, пару часов, с короткими перерывами на его обслуживание клиентов. Он много расспрашивал о моей жизни и ни слова не говорил о себе. Он сидел и слушал, а я говорил, говорил, словно только этого и ждал все эти годы. Я рассказывал о себе в мельчайших подробностях, будто боялся что-то утаить, будто пришел на исповедь, а возможно так оно и было. Я не мог рассказать только об одном, о краже денег. До этого момента я не думал и даже не вспоминал о ней. Но, к сожалению, совесть не подчинилась памяти, а память времени. А значит так или иначе, мне придется рассказать о деньгах, появились же они у меня как-то. Внутри меня шла борьба. Я понимал, что не смогу ему соврать, спроси он меня, но и сказать правду сам тоже не могу. Я искренне хотел понравиться, но не своевременная правда лишит меня этого общения. Так я размышлял и старался не прерывать своего рассказа, боясь, что он сам задаст этот вопрос. Я пытался не выдавать своего замешательства, но проснувшаяся совесть росла и подавляла все оборонительные навыки. Мое победоносное настроение сникло. Волнение возрастало, как температура. Я опустил глаза, уставившись в стол. Его деревянная поверхность была испещрена многочисленными кривыми трещинками, словно плоский, отполированный мозг. Чем дольше я смотрел в них, тем больше, шире они становились, словно каньоны. И чем дольше я думал, тем глубже погружался в них. Я парил в этой пропасти, рассматривая темную поверхность, выискивая ответы. Почему меня вообще это тревожит? Почему эта совесть так глупа? Почему она так слепо и безапелляционно следует своей доктрине, своим законам разрушения? В это время открылась дверь и вошли новые клиенты, я поднял голову, прервав рассказ. Официант, извинившись, пошел обслуживать. Появился хороший шанс избежать не нужного мне сейчас вопроса. Когда он освободился, я стоял у двери, нарочито показывая усталый вид. Он удивился.