– И что же вы теперь не общаетесь с женщинами?
– Ну почему же, общаюсь, конечно, но не ради любви, а ради кое-чего более драгоценного.
– И что же это?– с искренним нетерпением спросил я.
– Влюбленность!– сказал он и его светло голубые глаза заблестели. – Это яркое, окрыляющее, легкое, одноразовое чувство, которое словно наркотик, дает возможность забыться на время и уйти от гнетущей повседневности.
– Но ведь влюбленность может перерасти в любовь.
– В том то и дело, нельзя дать этому произойти, иначе это бытовое чувство убьет ее. Поэтому я прекращаю общение, как только она исчезает.
– А как же чувства женщин, которых вы бросаете? – спросил я с вызовом, и мне показалось, что я перегнул палку.
Но вопрос его совершенно не задел, он ответил равнодушно, – Понятия не имею, но могу предположить, что переживают они куда меньше, чем, если бы мы расстались по какой-нибудь причине гораздо позже, войдя в это рабское состояние разума.
– А разве влюбленность вас не порабощает?
– Нет, это чувство слишком легковесно и мимолетно, чтобы проникнуть столь глубоко.
– Послушайте, ну, в конце концов, а ваши родители…
Он резко перебил меня, – Я, довольствуюсь тем, что они живы!
Я посмотрел на его вдруг ставшее серым лицо и робко спросил,– А когда умрут?
Словно ожидая этого вопроса, он ответил на лету: – Тем, что они у меня были!
Он вложил руки в карманы своего плаща, и вперив взгляд не двигающихся глаз куда-то мне под ноги монотонно произнес: – Ничто не может повлиять на разум, если ты будешь его контролировать. Чувства – это рабы разума и им необходима жесткая дисциплина, но иногда они бунтуют и тогда достаточно сухого щелчка кнутом логики, чтобы вернуть их на место. Он снова замолчал, теперь его взгляд стал беспокойным, словно искал выход из лабиринта, руки заерзали в карманах.
– Позвольте последний вопрос? – быстро отреагировал я, понимая, что пришло время прощаться.
– Пожалуйста, – ответил он.
– А как же быть с физиологией тела? Голод, холод, например?
– Голод и холод, вы можете контролировать некоторое время, пока не умрете, поэтому я на эту тему не экспериментирую и вам не советую, – произнеся это, он улыбнулся, по-военному развернулся на каблуках на сто восемьдесят градусов и ушел.
Официанта я застал стоявшим за стойкой бара в каком-то задумчивом состоянии. В кофейне никого из посетителей не было. Заметив меня, он обрадовался и суетливо предложил присесть за баром. Высокий стул оказался очень удобным, я откинулся на спинку, не много сполз, словно растаяв и почувствовал облегчение после рабочего дня. Он налил мне колу. Моя законсервированная решительность начинала испускать дух и, чтобы не дать слабину, я сразу же без предисловий выложил все.