На следующий день мы с Валерой ничего не делали, просто наслаждались жизнью. Купались, сидели у воды, ели копчёного омуля с пивом, болтали обо всём понемногу. Озеро лежало спокойное, гладкое. Над водой парили чайки, вдалеке слышались моторы – кто-то катался на лодке. А вокруг только лес, небо, Байкал. Ни криков, ни суеты.
– Вот не пойму я, – неожиданно сказал Валера, почесав подбородок, – что нашему народу надо? Тут ведь красота, покой… приезжай, отдыхай, душой лечись. А они всё в Турцию да в Таиланд прутся. Там жарища, народу – тьма, язык чужой, люди другие… Мы с женой пару раз были – ну не моё это. Не отдых, а суета.
– А я люблю путешествовать, – ответил я, – съездил бы с удовольствием и в Турцию, и в Таиланд, и в другие страны. Да только пока нет возможности… туда автостопом не доедешь.
– Побываешь ещё, какие твои годы, – улыбнулся Валера. – Надоест – всё равно сюда вернёшься. Вот запомни мои слова. Такие места притягивают. Не просто так. Они как «места силы», отпускать не хотят.
Он сказал это почти в шутку, но во мне что-то дрогнуло. Я снова взглянул на воду – на это огромное, живое зеркало, где отражались облака. И подумал: а вдруг он прав? А вдруг это место действительно что-то делает с человеком?
Вечером мы пошли на обряд.
Небо заволокло лёгкой дымкой. Солнце садилось медленно, не спеша скрывалось за горами. Когда мы вышли к старому дереву, которое старушка описала нам накануне, уже начинало темнеть. Это был одинокий лиственничный исполин на пригорке, с закрученным стволом. Возле него собирались люди: в основном местные, но были и пара таких же, как мы, заезжих, и сам шаман с помощником.
Он стоял чуть в стороне от людей, не спеша готовясь, словно всё происходящее шло по внутреннему ритму, который знал только он. Невысокий, коренастый, с широкими плечами и тяжёлой поступью. Одет он был в длинный халат цвета выцветшей глины, с нашитыми на него цветными лоскутами, бубенчиками, косточками и медными монетами. Всё это тихо позванивало при каждом его движении, словно отзываясь эхом из другого мира. На поясе – мешочки, перья, связки трав. Ленты развевались от ветра сами по себе.
Волосы у него были длинные, седые, спутанные в пряди, как корни деревьев. Лоб перечёркнут глубокими морщинами, лицо казалось высечено из дерева. Глаза – узкие, чёрные, не просто смотрели, а прожигали. Я встретился с ним взглядом на долю секунды – и тут же отвёл глаза. Почувствовал, как меня насквозь просветили, не спросив разрешения.