Я ожидал изменения поведения шефа, может, улыбки. Мог бы, например, выдать им сказанное за шутку. Я же ясно дал понять уже не в первый раз, что позиция моя более чем определённая. И эти мои слова сейчас были для него как некий шанс отыграть обратно. Но этого не произошло.
– Всё-таки ты глуповат, братец, и неисправим или ты вообразил себя юным Вертером из Гёте. Я надеюсь, ты знаешь, кто это. Бороться с целым обществом, как герой книги Гёте, глупо. Тем более, всё наше общество состоит из прагматичных людей. За исключением таких кретинов, как ты. Мало у кого из специалистов за границей есть такой капитал, как у тебя. Ты легко можешь, с моей поддержкой, использовать для себя этот шанс и стать действительно обеспеченным, конечно не забыв про меня. Я даю тебе такой шанс. Тебе лишь только надо было понять, что я хочу. Ты пойми, что есть жизнь официальная, напоказ, как витрина в магазине. А есть настоящая жизнь, реальная – это сам магазин с его грязными коридорами, подсобками и туалетами. Так вот, сейчас жизнь нам даёт возможность воспользоваться тем, чем с радостью хотел бы воспользоваться любой другой человек. И другого шанса у тебя может и не быть никогда. Тем более это всё не из твоего кармана, – назидательно сказал шеф.
Да, заматерел шеф, подумал я. Такой тип мне не по зубам. Он меня не слышит и, что удивительно, ничего не боится. Некоторое время мы тягостно молчали. Чтобы попытаться уйти от этой вязкой темы, я вспомнил, как три года назад я первый раз работал в этой стране, и стал ему об этом рассказывать. Нас, советских специалистов, возили тогда в Веймар, где мы знакомились с городом, посетили сказочную выставку цветов и побывали в костёле на могилах Гёте и Шиллера. Эти два друга служили высокому искусству, помогая друг другу. Они были похоронены рядом в одной усыпальнице герцога Карла Августа.
Тут шеф как-то оживился. Правда, он негативно высказался о современных поэтах и задал мне вопрос, похожий на домашнюю заготовку:
– Чем отличается поэт Баратынский от поэта Барятинского?
В тот период увлечение Евгением Баратынским для меня было пройденным этапом. Так или иначе я был знаком с творчеством и Александра Петровича, декабриста и моего земляка – сибиряка Барятинского. Об этом я ему и сказал. Шефа интересовала причина моего увлечения поэзией, которую я иногда декламировал коллегам. Я сказал, что не знаю. Просто мне интересно, а о цели я не задумывался. Ну, может быть, когда-нибудь издам сборничек стихов. Не удовлетворившись ответом, он уверенно заявил, что я это делаю из амбиций – намерен выделяться среди людей своего круга.