Моралес молча кивнул.
Катя взглянула в окно.
Небо Аурис-Бэй снова затягивало. Но теперь она знала: под серыми облаками кто-то ходит с планом. С памятью. И с чёрным списком в руках.
Там, где сердце не подписывает протоколы.
Катя не любила перелёты. Особенно такие – когда знаешь, что никто не будет встречать тебя с табличкой, и никакие гостиничные завтраки не сгладят, зачем ты здесь.
Хименес сидел рядом, в кресле у окна. Всё время смотрел на облака и молчал.
Катя думала: «Как странно. Два человека в одном салоне самолета, с одним делом, и всё равно – будто между нами океан».
Они летели в Гранаду – мать Алисии уехала туда через год после исчезновения дочери. К родственникам.
В деле было всё: обыск, показания подруг, психиатр, даже адвокат.
Кроме одного – человеческого голоса матери. Настоящего, а не стенографированного.
– Думаешь, она откроется? – наконец спросила Катя, когда самолёт пошёл на снижение.
– Если ещё помнит, как говорить. – Хименес пожал плечами. – Женщины с такими потерями часто учатся молчать, чтобы не сойти с ума.
Их встречала жара, старый таксист и запах розмарина от гостиничного лобби.
Дом Марии Норте находился на окраине – белая штукатурка, резные ставни, закрытый двор. Всё выглядело спокойно, как могло бы быть у живущей вдали от прошлого женщины.
Катя позвонила. Мария выглядела… не как мать. Как человек, которого боль сделала стеклянным: если тронешь – порежешься. Седые волосы собраны в пучок, платье простое, глаза – прозрачные. Слишком.
Катя отметила, что они не отражают свет.
– Вы приехали, чтобы снова спросить, кто виноват? – голос был хриплый.
– Нет, – мягко сказал Хименес. – Чтобы спросить, что было упущено.
Она молчала долго. Потом пригласила в дом.
Комната была полутёмной, с тяжёлыми шторами, почти без мебели. Только кресло-качалка и старый проигрыватель.
– Я могу рассказать вам то, чего нет в протоколах, – начала она. – Но вы всё равно не найдёте в этом правосудия. Лишь разложение надежды.
Катя сжала руки.
– Мы ищем правду. Не оправдания. Не месть. Только правду.
Мария посмотрела на неё внимательно. Потом заговорила, как будто листала внутреннюю книгу:
– Алисия много писала. Вела дневник. Не тот, что нашли в комнате. Настоящий был спрятан. Внутри старого альбома с детскими рисунками. Когда я уезжала, я не взяла его. Я не могла. А потом, когда вернулась за вещами, его уже не было. Я думала, что, может, он исчез с полицейскими. Или с её братом. Или с женихом.