– Все что пожелаешь, о мой господин, – шепчет мне в рот Милана. – Михаил Георгиевич, я сюда не болтать пришла. Я скучала.
Она словно в кандалы меня заковывает, опутывает. Оплетает собой, как ядовитый плющ. Лишает воли.
“Проблемы нужно решить до юбилея” – проносится в голове мысль, прежде чем я выпадаю из реальности.
Ольга
– Ешь, заяц. Оглолодал поди, – улыбаясь, ставлю тарелку перед сыном. В зайце почти два метра ростом, плечи широкие и борода лопатой. Но для меня он все еще малыш. Мой маленький, выстраданный, выпестованный ребенок. – Слушай, ну переведись ты уже в отцов университет. Хоть питаться нормально будешь. И дома бывать чаще. Я скучаю же.
– Ма, прекращай. Мы все уже решили, – морщится Тасик. Не любит он, когда я так его называю. – Я собственно приехал, чтобы поговорить про отца. Мам, ты знаешь…
Мишка поддержал сына, когда тот решил учиться в другом ВУЗе, дальше от дома. И как я ни была против, верх взяло мужское слово. Да и я все же согласилась с доводами сына. Он хотел сам. Чтобы не считали, что учится он на отлично из-за того, что его отец большая величина. Он прав, наверное. Вот только мне так без него тошно. Я так привыкла, что мой мальчик всегда рядом, а тут… Я совсем одна осталась. Мишка вечно занят, сын не пойми где, живет на съемной квартире.
Странно он себя ведет сегодня. Глаза отводит. Не ест свой любимый суп, который я готовила специально, как только мой мальчик позвонил и сказал, что приедет. Нервно сказал, как-то сумбурно. У меня даже сердце екнуло.
– Виталь, что-то случилось у тебя? Что-то с учебой? Или денег не хватает? – ну да, я клуша. Мишка очень злится на меня за это качество. А я не могу себя переделать. Особенно после того, как мы чуть не потеряли нашего единственного ребенка. Давно это было, но я до сих пор просыпаюсь в холодном поту. Скомканная машина, мой маленький мальчик весь в крови Все фрагментами, кроме страха за моего ребенка. Я даже не смогла оплакать родителей, погибших в той аварии. У меня не было на это ни сил, ни времени.
– Мама, у меня все хорошо. Все отлично, – суп в тарелке остывает, почти нетронутый. Я смотрю на сына, лицо которого задумчивое и какое-то испуганно-болезненное. – А у вас?
– А что у нас? – дергаю я плечом, не понимая, к чему эти странные вопросы. А шрам на лбу Виталика почти незаметным стал. Содрогаюсь от воспоминаний. Главное вот он, сидит рядом. Больше не будет потерь. Только не у меня. Не в моей семье.