В средней школе я увлеклась модой. Выучилась шить. Подрабатывала няней и выгуливала собак, чтобы покупать ткань и фурнитуру. Я хотела быть лучшей – и я ею стала.
Ко мне всегда приходили за советом. Что надеть? (Я всегда была образцом стиля.) Стоит ли расстаться с парнем? (Почти всегда ответ «да».) Как убедить полицейских не звонить родителям, если тебя застукали на вечеринке? (Лить слезы, да побольше.) Это был мой способ заботиться о близких.
Эмми всегда мечтала сбежать из Мидоуларка. Родной город казался ей тесным, словно клетка. А я только в Мидоуларке могла дышать полной грудью. Я уезжала в колледж, путешествовала по Европе, но меня неизменно тянуло домой. Здесь была моя жизнь. Этот город выбрал для нас отец. Мне просто было здесь хорошо.
В Мидоуларке я блистала. Люди смотрели на меня с восхищением, и мне это нравилось. Тедди Андерсен, единственная и неповторимая, всегда на шаг впереди.
Так почему же теперь я чувствовала, что безнадежно отстала от жизни?
Я всегда любила Мидоуларк, но в последние месяцы меня охватывала необъяснимая злость. Казалось, город поддерживает и оберегает всех, кроме меня. У друзей жизнь била ключом – свадьбы, дети, новые дома и отношения. А я словно застыла в сторонке, испытывая какую-то детскую обиду на город, который вдруг перестал быть моим союзником.
День за днем маленькие детали напоминали о том, как все изменилось. Вот Эмми развесила фотографии в рамках – они с Бруксом в горах, в отпуске, на ранчо. А на снимках в моей комнате по-прежнему были мы вдвоем: я и Эмми.
От этого на душе становилось невыносимо тоскливо.
В горько-сладком коктейле под названием «жизнь» мне почему-то доставалась лишь горечь, а все вокруг наслаждались сладостью.
«Не плачь», – приказала я себе. Я не любила плакать. Не хотела смотреть на мир опухшими глазами.
Другим я часто советовала дать волю слезам, но себе такой роскоши позволить не могла. Разве что в исключительных случаях.
Момент был как раз подходящий – вокруг никого, только я, моя куртка и пластинка Боба Сигера. Его хриплый голос всегда помогал мне в минуты тоски и одиночества. Слезы хлынули сами собой. Не знаю, сколько времени я просидела, уткнувшись в швейный столик, перебирая бахрому на своей куртке. Услышав шаги, я выпрямилась, сделала глубокий вдох и натянула на лицо улыбку.