и в кроличьих шапочках. С их короткими ножками перебраться через высокий порожек оказалось непросто. На вид им было всего года три-четыре. Лань Ляня они называли папой, а Инчунь – мамой. О-хо-хо… Ясное дело, это же мои дети: мальчик – Симэнь Цзиньлун, девочка – Симэнь Баофэн. Детки мои детки, как папа тосковал о вас! Надеялся, что вы, как дракон и феникс, приумножите славу своих праотцев, а получилось, что стали вы детьми других, а папа ваш превратился в осла… От сердечной боли закружилась голова, задрожали ноги, и я упал. Не хочу быть ослом, хочу, чтобы мне вернули человеческий облик! Хочу снова стать Симэнь Нао и свести счеты со всеми! Одновременно со мной рухнула, как прогнившая стена, ослица, которая произвела меня на свет.
Она сдохла, родившая меня ослица, ее ноги застыли, как палки, а в широко раскрытых невидящих глазах, казалось, стояла боль от несправедливых обид. Я ничуть не горевал о ее смерти – ведь я лишь воспользовался ее телом, чтобы возродиться. Все это коварный план владыки Яньло, а может, просто стечение обстоятельств. Молока ее я не испил, мне стало тошно от одного вида этих вздувшихся сосков у нее между ног. Я вырос на жидкой кашке из гаоляновой муки. Ее варила для меня Инчунь – именно она выкормила меня, за что я ей очень благодарен. Кормила с деревянной ложки, и к тому времени, когда я подрос, ложка эта уже была ни на что не похожа – так я ее обкусал. Во время кормежки я поглядывал на полные груди Инчунь, полные голубоватого молока. Я знал, какое оно на вкус, я его пробовал. Оно славное, и груди у нее прекрасные, и молока у нее столько, что двоим не высосать. А ведь бывают женщины, которые своим молоком могут погубить и здоровых детей.
– Бедный осленочек, – приговаривала она, кормя меня, – не успел родиться, как маму потерял. – На глазах у нее наворачивались слезы: она действительно жалела меня.
– Мама, а почему осленкина мама умерла? – приставали к ней любопытные Цзиньлун и Баофэн.
– Время ей пришло. Вот владыка Яньло и прислал за ней.
– Мамочка, не надо, чтобы владыка Яньло за тобой присылал. Ведь тогда и мы без мамы останемся, как осленочек. И Цзефан тоже.
– Никуда я не денусь, – сказала Инчунь. – У владыки Яньло перед нашей семьей должок, он к нам прийти не осмелится.
Из дома донесся плач Лань Цзефана.