– Боевые отметки, – шепнул он. – Каждый рассказывает свою историю.
– Расскажите мне эти истории, – попросила она, откладывая карандаш.
Грен помолчал, слушая дождь.
– Был случай в Арктике. Группа заблудилась в пургу. Мы искали их трое суток. Нашли, но не всех. Этот шрам – от обморожения, когда пришлось выгребать снег голыми руками, чтобы добраться до убежища.
– А этот? – Лика осторожно коснулась пальцем другой отметины.
– Медведь. Защищал медвежат. Не злости в нём было, а любви. Я понял тогда, что и зверь, и человек – одинаково беззащитны, когда дело касается того, что дорого.
– Красивые, – шепнула она, и слово «красивые» стало смелее грома.
Грен не дотронулся до неё; вместо этого он включил лампу, и янтарный свет залил пространство трепещущими тенями. Лика почувствовала, как её ладони греет не лампа, а невидимое пламя между ними.
– Почему вы ушли от людей? – спросила она тихо.
– Устал быть нужным только тогда, когда кто-то попадает в беду. Хотел найти место, где можно быть нужным просто потому, что существуешь.
– И нашли?
Он посмотрел на неё долгим взглядом.
– Может быть, – сказал он. – Может быть, нахожу прямо сейчас.
На третью ночь белых ночей они вышли на воду в лёгкой вёсельной лодке. Ладожская шхера отражала серебро неба, и казалось, лодка плывёт между звёзд. Лика опустила пальцы в воду, почувствовала ледяную гладь Онежского озера – одного из крупнейших в Европе.