Сутки в больнице. Сутки борьбы за жизнь моего ребёнка.
Сейчас всё позади, угроза миновала, но страх всё ещё сидит где-то под рёбрами. Он пожирает меня изнутри, не позволяя дышать спокойно. Не позволяя думать о предстоящем разговоре с Виктором. Он так и не объявился.
– Татьяна Михайловна, берегите себя, – говорит доктор, подписывая выписку. – Никаких стрессов, понимаете? Абсолютный покой.
Я киваю, сжимая в руках документы.
Стрессов… Если бы она знала, что меня ждёт дома. Но я молчу, улыбаюсь даже. Годы практики научили меня этой защитной маске.
Такси везёт меня по знакомым улицам, и с каждым поворотом сердце бьётся всё чаще. Вот наш двор, вот подъезд… Водитель помогает донести сумку до лифта, и я благодарю его, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Ключ поворачивается в замке с привычным щелчком, но почему-то звук кажется чужим, неправильным.
Переступаю порог и замираю. Это мой дом, моя квартира, где каждую вещь выбирала я сама. Где каждый уголок хранит наши с Виктором воспоминания. Но сейчас… сейчас всё кажется декорацией к чужой жизни.
Ставлю сумку в прихожей, снимаю туфли. Движения механические, отработанные. В зеркале мелькает бледное лицо с тёмными кругами под глазами. Бледная тень меня настоящей. Отворачиваюсь, не в силах смотреть в отражение.
На кухне всё как обычно. Чистота, порядок. Протираю стол, поправляю занавески. Делаю всё, чтобы занять руки. Чтобы не думать.
Но мысли всё равно крутятся в голове, как заевшая пластинка. Навязчивые картинки счастливого Виктора с младенцем и той девицей…
Сажусь на диван в гостиной, обнимаю подушку.
Здесь мы спали на матрасе первые полгода после того, как получили ключи от квартиры. Ремонт сами делали. Все деньги на него уходили, и чтобы сделать мне хоть какой-то подарок на день рождения, Виктор сам испек торт. Впервые в жизни.
Мы ели подгоревшие коржи, политые сгущенкой, и были счастливы до одурения. Казалось, вот оно начало новой, большой, красивой жизни.
Именно это место в любовной истории называют хеппи-энд. Примерно здесь в сказках звучит то самое “жили они долго и счастливо”.
Но все сломалось, когда случился первый выкидыш. Потом второй, третий…
Слёзы подступают к глазам, но я заставляю себя дышать ровно. Нельзя плакать. Нельзя нервничать. Ребёнок… мой ребёнок должен жить.
Кладу руку на живот – там, под сердцем, бьётся другое, крошечное сердечко. Одиннадцать недель. Как я только не заметила.