– Из говна, что в нем содержится, можно было бы еще одного мерзавца слепить. Я уже сталкивался с такими в армии, – делился он позже с Серегой, – но там это вроде как бы считается нормой. А в мирной жизни такое выносить нельзя, если не хочешь утратить свое человеческое достоинство. Я со своими десятью классами знал больше него, понимал глубже, видел дальше, но почему-то всякая гнида почитает своим долгом покуражиться над подчиненным! Потому что нельзя быть умнее начальника. Грех большой. А я не могу допустить, чтобы человек, говорящий «координальные изменения», указывал мне, что и как делать.
– Если какая-то тварь нагадила тебе в душу, прости её, – это она от страха! – утешил его Спанч, но это было уже много позже, после увольнения, а в тот момент утешить было некому, в офисе Лосев был на вражеской территории, а это очень некомфортно.
Тем не менее, всё чаще заглядывая в чужие мониторы, он понимал, что его коллеги страдают практически так же, как он сам. Начальник достал всех. Более того, Лосев узнал, что этот долбоклюй держит бухгалтершу на коротком поводке за махинации, которые она провернула по его приказу. Молодая девушка, красивая, приезжая. Проходя мимо курилки, подслушал, как она плакалась подруге: «Хоть бы его кто грохнул», и к собственному удивлению – посочувствовал.
Недалеко от офиса обитали собаки, и однажды, не спеша бредя к метро, Лосев увидел, как босс на полном ходу переехал своим блестящим гробом беспечного, готового со всеми дружить щенка-подростка. Не тормознул, не оглянулся. «А что, я бы, наверное, смог», – подумал Лосев. И рука не дрогнет, и оружие привез (тогда все везли, чем он хуже!), и следов он умел не оставлять.
Медлить он не стал. Тем же вечером вытащил с антресолей ствол, смазал, проверил и примерно прикинул, когда и где всё произойдет – после работы, на месте гибели щенка. И всё бы непременно произошло, если бы не случайность. В назначенном для правосудия месте Лосев увидел, как мелкие ублюдки мучают хромую собаку – опять из той же стаи. Ублюдков шуганул, самого борзого отмудохал, колченогую собаку забрал к себе, а наутро пошел в церковь и поставил свечку за то, что Бог уберег от душегубства. С работы он уволился в тот же день, никому ничего не объясняя.
Дома, конечно, стоял и стон, и плач, и скрежет зубовный. Во-первых, конечно, из-за дворняги, которая в хрущевской двушке смотрелась средненьким теленком. А во-вторых, знакомые уже позвонили отчиму и рассказали ему, что его лентяй просрал такую хорошую работу и хрен теперь куда устроится. «Хорошо еще, что пистолет не заметили», – думал Лосев, пряча невостребованное оружие обратно на антресоль.