Под Москвой под руководством Ляпунова сосредотачивалось опасная для поляков сила. Видя это, поляки велели черкасам (запорожским казакам) разорить Рязанские земли. С черкасами соединился «московский изменник Исак Сунбулов», после чего они приступили к осаде Пронска, где находился Ляпунов. Узнав про то, на выручку Ляпунову поспешил Зарайский воевода Д.М. Пожарский. Тогда черкасы оставили осаду Пронска. Ляпунов отправился в Рязань, Пожарский же вернулся в Зарайск.
Ночью к Зарайску подошли черкасы, осадили город и заняли острог. Но, говорит летописец, «воевода князь Дмитрей Михаилович Пожарской выиде из города не с великими людьми и Черкас из острога выбиша вон и их побиша»44. После этого черкасы отошли к Украине, а Сунбулов пошел к Москве.
Вскоре в Москве последовало событие, отмеченное в летописи выражением «О датии за пристава Патриарха». Получая известия о приближении к столице со всех сторон ополчений, находившиеся в ней поляки потребовали от бояр, чтобы патриарх приказал вернуться этим ополчениям назад, как ранее призывал идти на Москву. Послушные бояре отправились к Гермогену с требованием написать такую грамоту. На это патриарх отвечал им категорично: «яз де к ним не писывал, а ныне к ним стану писати, будет ты изменник Михайло Салтыков с Литовскими людьми из Москвы выдешь вон, и я им не велю ходити к Москве; а будет вам сидеть в Москве, и я их всех благословляю помереть за православную веру, что уж вижу поругание православной вере и разорение святым Божиим церквам и слышати Латынсково пения не могу»45. Получив от патриарха отрицательный ответ, поляки «приставиша к нему приставов и не велеша к нему никаво пущати»46.
После отъезда Жолкевского из Москвы отношения между москвичами и поляками сильно обострились. Перестав стесняться в своем поведении, поляки начали, как и при первом Лжедмитрии, причинять обиды обывателям. Молчание патриарха, свидетельствующее о негласном его благословении противодействие полякам, призывы Ляпунова к объединению против литовских людей, а также вести о сборе и приближении ополчений из городов, разумеется, возбуждали еще больше москвичей против своих притеснителей. Со своей стороны, поляки принимали все меры предосторожности, чтобы не быть застигнутыми врасплох. Офицер отряда Гонсевского Маскевич в своих «Записках» сообщает: «Несколько недель мы провели с Москвитянами во взаимной недоверчивости, с дружбою на словах, с камней за пазухой…Мы наблюдали величайшую осторожность; стража день и ночь стояла у ворот и на перекрестках… Москвитяне уже скучали нами; не знали только, как сбыть нас и умышляя нам ковы, часто производили тревогу, так что по 2, по 3 и 4 раза в день мы садились на коней и почти не расседлывали их1… Чтобы еще более удостовериться в замыслах Москвитян, послан был 25 декабря Вашинский с 700 всадников добыть языка в окрестностях: он перехватил гонца с подлинными Патриаршими грамотами. Узнав о грозившей опасности, мы пришли в великое беспокойство, усилили караулы, увеличили бдительность, день и ночь стояли на страже и осматривали в городских воротах все телеги, нет ли в них оружия: в столице отдан был приказ, чтобы никто из жителей под смертною казнию не скрывал в доме своем оружия и чтобы каждый отдавал оное в Царскую казну. Таким образом случалось находить целые телеги с длинными ружьями, засыпанными сверху каким либо хлебом: все это представляли Гонсевскому вместе с извозчиками, коих он приказывал немедленно сажать под лед2… Москвитяне замышляли против нас измену; наши остерегались и уже не отрядами, а целым войском держали стражу готовясь к отпору, как бы в военное время; от Рождества до самаго Крещения, доколе не разъехались Москвитяне, мы не разседлывали коней ни днем, ни ночью. Русские, заметив сие, отложили свое намерение до удобнейшего времени… Все мы утомлялись частыми тревогами, которыя были по 4 и 5 раз в день, и непрестанною обязанностью стоять по очереди в зимнеее время на страже: караулы надлежало увеличить, войско же было малочисленно3… Мы были осторожны; везде имели лазутчиков. Москвитяне, доброжелательные нам, часто советовали не дремать; а лазутчики извещали нас, что с трех сторон идут многочисленныя войска к столице. Это было в великий пост, в самую распутицу4»