С жутким визгом на палубе сперва отломали несколько досок. Я думаю, что сделал это Валентино. Благо, погода была в этот вечер ветреная, снасти скрипели и потрескивали, тем самым перемешивали нашу человеческую возню со своими причудливыми природными морскими звуками, и начальство не забеспокоилось. Затем сверху раздался какой-то неслаженный струнный звон, а потом, качаясь на просмоленных тросах, начала спускаться в трюм, содрогаясь и будто бы сопротивляясь своему заточению настоящая ирландская арфа, со всеми её прелестными женскими изгибами.
На мгновение удивившись, я вскочил и был готов обнять её как родную мать, что и сделал, принимая её снизу и избавляя от такелажных пут. Она снова благодарно отозвалась едва тронутыми струнами, на этот раз каким-то слаженным септаккордом, словно признавая во мне родственную душу.
«Вы подарили мне часть моей Родины, – метался я в состоянии аффекта между моими итальянскими приятелями и чуть ли не целовал им руки, – но, – здесь я пришёл в себя, – где вы её взяли? Я ведь продал такую же полгода назад ради окончания судебных разбирательств Милане!»
«Слушай, – начал находчивый Бартоломео. И, приценивающе помахивая перед собой вилкой с накрученными спагетти, предложил. – А что, если из двух инструментов сделать один. Ты отвечаешь только за орган, а арфу мы тебе дарим. Можешь считать нас своими ангелами-хранителями. Твои духовые запчасти, что внутри инструмента, ремонту не подлежат, а мы, когда сдадим в ближайшем порту спрятанные в корпусе бочки, сдадим потом на олово и свинец, и органные трубы. Эти металлы, я смотрел в Генуе прейскурант, там очень дорогие. А вместо всего этого вставим внутрь арфу и переделаем клавишный механизм, чтоб он ударял по струнам, а не зажимал воздушные ходы. Гаэтано у нас ловкий механик».
Гаэтано к этому моменту уже спал, но, услышав своё имя, кивнул. Эта идея была скорее безумна, чем гениальна, однако я, расчувствовавшись, даже приподнялся и поцеловал Бартоломео в лоб.
Но прежде надо было решить вопрос с «долей ангелов» в опорожнённых бочках. Доля становилась до неприличия большой, а место первой стоянки, Херсонес, где нужно было сбывать груз, вот-вот должен был появиться на горизонте.
4.
На море усиливался борей. Мои приятели, не привыкшие к чистым спиртам, то засыпали, то просыпались, кого-то мутило, кто-то начинал вспоминать о прежних долгах и лез в бутылку, в прямом и переносном смысле. Потом поочерёдно они снова отключались. Беспробудно спал только Гаэтано, свернувшись калачиком на прибитой к полубочке с канатами.