прошептала она, и её голос растворился в тишине комнаты.
СанаА создала иллюзию комфорта – хрупкий мираж, где она была свободна.
В этом мираже её слова находили отклик: Анаджамун побеждала врагов, Артэс пел о любви, а читатели – те, что жили лишь в её мечтах, – аплодировали. Она представляла, как её истории путешествуют по миру, как её имя шепчут с благоговением. Но этот мираж рушился каждый раз, когда реальность напоминала о себе.
Она открыла холодильник – пустые полки. Деньги, что могли бы наполнить их, ушли на публикации, на рекламу в сети, на попытки пробить стену безразличия. «Комфорт, который разрушается каждый раз, когда у тебя не остаётся денег на необходимый минимум», – подумала она, и эти слова были не просто жалобой на быт, а символом её борьбы. Мечта требовала жертв – времени, сил, монет, что звенели всё реже, – но жертвы не обещали награды. Каждый отказ издательства, каждый молчаливый день без писем был как трещина в её храме, напоминая, что звезда может остаться лишь светом, а не теплом.
СанаА неохотно вернулась к столу, но её взгляд упал на старое письмо – единственный ответ от читателя, что пришёл месяц назад. «Ваши слова помогли мне поверить в себя», – гласила строчка, написанная чьей-то дрожащей рукой. Это было крошечное доказательство, что её мираж не совсем ложь, что её слова не просто чернила, а искры, что могут зажечь чужую душу. Но искры гасли под ветром реальности, и СанаА чувствовала, как лабиринт сужается, а стены её желаний давят всё сильнее. Она хотела большего – не ради славы, а ради того, чтобы её храм не рухнул, чтобы её танец не оборвался. Она взяла перо, но рука дрогнула. Канат под ногами качнулся, и на миг ей показалось, что она падает – не в пропасть, а в пустоту, где нет ни звёзд, ни слов. Но затем она вспомнила девочку, что лежала под небом и клялась, что её истории будут жить. Эта девочка не знала о пустых полках, но прекрасно понимала значение свечения души. СанаА глубоко вдохнула и написала: «Анаджамун подняла меч, зная, что победа сокрыта не в трофеях, а в самом шаге вперёд». Эти слова были её заклинанием… её молитвой. Лабиринт мог быть бесконечным, а мираж хрупким, но пока СанаА писала, она была жива. Она танцевала, и звезда, пусть далёкая, освещала её путь.
Но в тишине её храма, где тени плясали под светом лампы, вставал вопрос, что терзал её, как древний сфинкс, чьи глаза видели все её сомнения: