Потом Шубин стал находить для себя в доме Людмилы нехитрую, но чисто мужскую работу – починил и смазал вставшие уже как год назад ходики, отремонтировал пару табуреток, наколол дров из сухих вязов, что стояли во дворе, поправил покосившуюся входную дверь. Да мало ли дел найдется в доме одинокой женщины для мужчины?
Мальчик за те несколько дней, что они были вместе, привязался к Глебу и иногда, забываясь, называл его папкой, чем каждый раз вводил Шубина в смущение. Уже через пять дней мать нашла сыну новую няньку – девочку лет четырнадцати. И расставался Валька с Глебом неохотно. Впрочем, Шубину и самому поначалу было жалко, что их с Валькой дружба закончилась так быстро. Но потом понял, что такое расставание было лучше и для мальчика, и для него самого. Нельзя им обоим сильно привязываться друг к другу, не время.
Внезапно к Шубину пришло осознание, что он начал привыкать к этой размеренной мирной жизни, и он испугался этого своего открытия. Как он мог так расслабиться? Ведь его место не здесь, а на фронте. Его фронтовая дорога не закончена, по ней еще шагать и шагать… И он решил не догуливать отпуск до конца, а вернуться в часть.
Еще почти две недели у него ушло, чтобы догнать свой полк, который за то время, пока он валялся в госпитале и отдыхал в отпуске, с боями продвинулся практически до Днестра – реки, что протекала в Молдавии.
Возвращаясь в полк под командованием полковника Зубарева, Шубин и не подозревал, что его снова ждет дорога. Но уже не та, которая поведет 3-ю Украинскую армию в сторону Румынии, а совсем другая, – но все равно ведущая к той единственной точке на карте, к которой стремились сейчас все бойцы из освободительной Советской армии, – к Берлину.
– А, капитан Шубин! Явился, значит! – добродушно и как-то буднично, словно Глеб и не отлучался из полка на целых два с лишним месяца, встретил его Зубарев. – Заходи. Чайку с дороги? – спросил он и, не дожидаясь ответа, попросил ординарца: – Организуй нам. С сахаром, – и подмигнул Шубину.
Зубарева в полку любили все – от простых солдат до особистов, которым вообще не положено никого любить. Работа у них была такая – всех подозревать, а значит, никого не любить. Но Николая Трофимовича Зубарева, который относился ко всем – и к командирам, и к солдатам, и даже к работникам НКВД – по-отечески, справедливо, по-доброму и в то же время жестко, не спуская никому оплошностей, вранья и лености, которые могли привести к гибели пускай не всего полка, но даже нескольких солдат, уважали.