– Виктор Хрисанович? – Тихо скрипнула дверь. В проеме стояла Анна Петровна, дальняя родственница лет сорока пяти, с добрым, но вечно озабоченным лицом. – Чай-то совсем холодный. Согреть прикажете?
– А? – Кандинский вздрогнул, словно пойманный на чем-то. – Нет-нет, Анна Петровна, благодарю. И так сойдет.
– Да нехорошо это, холодное-то. Желудок испортите. – Она вошла, взяла чайник с ловкостью, несвойственной ее грузноватой фигуре. – Вы бы хоть воздухом подышали, Виктор Хрисанович. Пройтись бы сходили. Весь день за бумагами. Цвета нет на лице.
– Работа, Анна Петровна, – отмахнулся он, стараясь говорить мягче. – Статью нужно дописать. Дело не терпит.
– Дело делом, а здоровье дороже, – вздохнула она, уже наливая в чайник кипяток из принесенного кувшина. Запах свежего чая на миг перебил затхлость кабинета. – Вон доктор Громов Сергей Николаевич, тот не засиживается. Все говорит: «Отдых, Анна Петровна, первое дело для медика». И правда. Вы бы на юг съездили, солнышко бы погрело.
– Сергей Николаевич… – Виктор Хрисанович позволил себе слабую улыбку. – Он человек общительный, ему везде легко. А мне… – Он недоговорил. «А мне здесь спокойнее», – подумал он. Спокойнее в этой тишине среди книг, где мир подчинен логике симптомов и диагнозов. Хотя… спокойно ли сейчас? Эта назойливая усталость, это ощущение, будто кто-то стоит за спиной, когда он один в комнате… «Переутомление, – строго сказал он себе. – Астеническое состояние. Надо будет бром пропить». – Сергей Николаевич молод, ему отдыхать легко, – произнес он вслух. – А мне и здесь хорошо.
Анна Петровна покачала головой, поставила свежий чай на поднос. Ее простые заботы – о чае, о прогулке, о солнце – казались ему сейчас какой-то иной, недостижимо простой жизнью. Он чувствовал, как между ними натягивается невидимая струна непонимания. Она видела его усталость, а он чувствовал что-то большее, смутное и тревожное, что не мог выразить словами, да и не хотел пугать ее.
– Ну, как знаете, – сдалась она. – Только не засиживайтесь допоздна. Свечи глаза портят.
Она ушла, оставив дверь приоткрытой. Оттуда доносились привычные звуки квартиры: стук посуды, шаги кухарки в кухне. Звуки нормальной жизни. Виктор Хрисанович закрыл глаза, прислушиваясь к ним как к чему-то драгоценному и хрупкому. Потом взглянул на холодный сырой квадрат окна. «Воздухом… А что, если правда?» Но мысль о выходе на улицу под этот вечный дождь, в толпу вызвала лишь смутную тошноту. «Нет, лучше здесь. За работой». Он потянулся за чашкой.