* * *
Больница. Длинные, вымытые до скрипа коридоры пахли карболкой, йодоформом и чем-то еще – нездоровым, сдавленным. Виктор Хрисанович шел по ним быстрым привычным шагом, стараясь не смотреть в полуоткрытые двери палат, откуда доносились невнятные бормотания, всхлипы или просто тяжелое молчание. Его отделение нервных и душевнобольных было его царством и его крестом.
В ординаторской его ждал Сергей Николаевич Громов. Коллега, друг, а иногда – раздражитель. Громов, плотный, румяный, с окладистой бородой и веселыми глазами, сидел, развалясь на стуле, и с аппетитом жевал бутерброд.
– А, Виктор Хрисанович! – воскликнул он, вставая и протягивая руку, чуть липкую от масла. – Явились! Уж думал, вас дождь смыл окончательно. Как статья? Готова громить медицинское сообщество?
Кандинский пожал руку, стараясь скрыть легкую брезгливость, и сел за свой стол.
– Здравствуйте, Сергей Николаевич. Статья… продвигается. Медленно. – Он открыл папку с историями болезни. – А как наш Федоров? Тот – с бредом ревности.
– Ах, Федоров! – Громов махнул рукой, проглатывая последний кусок. – Сегодня утром устроил сцену санитару Мишке. Уверяет, что тот шептался с его супругой через замочную скважину. Воображаемой, естественно. Супруга-то его три года как скончалась. Пытался объяснить ему несоответствие – упирается. Классика жанра. Назначил ему теплые ванны и увеличение дозы брома. Авось угомонится.
Громов говорил легко, почти весело. Его оптимизм и способность отстраняться от трагедии, разворачивающейся за стенами палат, всегда удивляли, а иногда и раздражали Кандинского. Как можно так… поверхностно?
– Бред ревности… – задумчиво проговорил Виктор Хрисанович, не поднимая глаз от бумаг. – Упорная штука. Особенно если подпитывается реальными воспоминаниями о неверности. А у Федорова, кажется, жена и правда… – Он замолчал, почувствовав на себе пристальный взгляд.
– Виктор Хрисанович, – Громов наклонился, всматриваясь в его лицо. – Вы сегодня… какой-то не свой. Бледный. Рассеянный. Как студент перед экзаменом по гистологии, ей-богу! – Он засмеялся, но смех прозвучал неуверенно. – Не прихворнули?
Кандинский напрягся: «Неужели так заметно?»
– Пустяки, Сергей Николаевич, – поспешил он ответить, стараясь придать голосу бодрость. – Недосып. Статья. Знаете, детали прорабатываю. Требует сосредоточенности.