Мои деньги почти закончились. Я не тратилась ни на что лишнее: питалась скромно, передвигалась только на метро, иногда шла пешком по полгорода. Я пересчитывала остаток в кошельке ежедневно. Он уменьшался быстрее, чем я успевала что-то изменить. Скоро нужно было платить за следующий месяц проживания, а у меня не было ни копейки лишней. Остаться без крыши над головой в чужом городе – это уже не казалось чем-то невозможным. Это стало реальной, близкой угрозой.
Но ещё тяжелее было то, что происходило дома.
Отец окончательно выпал из реальности семьи. Его поглотило уголовное дело. Он метался между адвокатами, следователями, формулировками, статьями. Всё, что касалось нас – меня, мамы, моего семилетнего брата, – перестало существовать для него. Ни поддержки, ни разговоров, ни участия. Он стал агрессивным, раздражённым. Кричал на маму, срывался на ребёнке. Даже телефонные звонки с ним превращались в напряжённые сцены, полные обвинений и грубости.
Обо всём этом я узнавала от мамы. Она звонила почти каждый день. Иногда поздно вечером, иногда рано утром – в слезах, с надорванным голосом. Она не просто жаловалась. Она звала на помощь, хотя знала, что я не могу ей помочь. Плакала в трубку так, что у меня немело лицо. И каждый раз мне приходилось собирать себя заново, чтобы просто дожить до следующего утра.
У меня было ощущение полной, всепоглощающей западни. Я была одна. Без денег. Без поддержки. Без возможности вернуться. А дома – пустота. Страх. Беспомощность.
Перед отъездом мы с мамой подали на развод с отцом. Формально – фиктивно. Это было стратегическое решение: попытка спасти хотя бы часть общего имущества от возможного ареста, если суд обяжет отца выплатить ущерб. Мы понимали, что если ничего не сделать, можно потерять всё: дом, участок, машину – то, на что мама зарабатывала столько лет. Я всё организовала. Я пошла с ней в ЗАГС. Я оформила документы, записалась на приём, привезла копии, говорила с юристами. Мама в тот момент была почти в прострации – подавленная, истощённая.
Мы стояли в очереди. Я – с паспортами в руках. Мама – с пустыми глазами, как будто не здесь. Я слышала, как кто-то в коридоре смеётся, подписывая заявление о браке. Мы стояли рядом, но не разговаривали. А когда поставили печать, и всё стало официальным – даже фиктивно – внутри у меня что-то оборвалось.