Башкирова сидела на мягком заднем сидении джипа и о чем-то сосредоточенно размышляла. Изредка она бросала взгляд в окно, но не находя там ничего интересного, кроме серости и скуки, снова погружалась в раздумья. Сидевший за рулем Петька с несвойственной ему рассеянностью следил за ускользающей перед его глазами дорогой, изредка посматривая в зеркало заднего вида, в котором отражалась стриженая голова Анны Федоровны. Несколько раз Петька открывал рот, чтобы задать ей какой-нибудь шальной вопрос, но увидев мрачно-насупленное лицо сыщицы, тут же закрывал его. Но в конце концов он не выдержал и заговорил:
– Я тут на днях своим дочкам «Щелкунчика» читал. Классная сказка, только невнятная. Девки мои ни черта не поняли и в голос рыдали над мышиным королем. Я их спрашиваю, чего ревете, это ведь мерзкий грызун с облезлым хвостом, а они мне в ответ, что, мол, эта Мари жестокосердка, потому что бросила в бедного мыша грязным башмаком и спалила ему шкурку. А вообще-то этот Гофман – головастый мужик.
– Засохни! – сквозь зубы процедила Башкирова.
– Ты о чем задумалась, тетя Аня?
– Сегодня Чистая суббота. Богочеловек, в которого все почему-то верят, был снят с креста, завернут в плащаницу и погребен в пещере, вход в которую завалили камнем. Нам всем положено не спать, не жрать и оплакивать его кончину.
– Да я знаю. Катька моя с дочками сегодня пошли на утреннюю службу.
– А вчера, – не слушая Петьку, – продолжала Башкирова, – была Страстная пятница, в которую его какие-то сволочи взяли и распяли! И ладно если бы он что-нибудь сделал! Его вина заключалась всего лишь в том, что он слишком много болтал. Почти, как ты… Я в этом мало что смыслю, но меня вдруг охватила какая-то несвойственная мне тоска, и я вся, как зомби, швырялась по квартире, не в силах ни на чем сосредоточиться…
– Опять о пенсии думала? – хохотнул Петька.
– Я тебе сказала, засохни!!! Слушай дальше. Поздно вечером я стояла у окна и слушала колокольный звон, который действительно был погребальный с какими-то рвущими душу переливами. Я все ждала, когда вынесут плащаницу и начнется крестный ход, но этого не произошло, слишком уж мала эта наша часовенка. Не дождавшись таинства, я закрыла окно и, несмотря на самозапрет не есть на ночь, нажралась, как удав.
– Ну и что?! – сделал круглые глаза Петька. – Ты ведь в Бога-то не веришь! Как и я.