Ютис знал, что он не боец. Да и что он, раненый, может против конченого головореза. Вот сейчас оттолкнуть гада со всей силы и бежать! Сбоку зашуршало, рыча поднимался истекающий кровью бандит.
– Червяк тухлый! Из-за девки своих валишь? Н-н-на!
И из последних сил рубанул топором…
В гавани взревели тубы***. Пираты давали сигнал к отходу. Надо было успеть выйти в море, пока шторм не вошёл в силу.
– Подыхай, щенок, – прогундосил разбитым носом второй бандит и со всей злобой пнул упавшего Ютиса по голове, накрутил на кулаки горловины мешков и, не обращая внимания на умирающего напарника, потащил их волоком прочь. Шорох мешковины по земле Ютис уже не слышал.
***
Холодно. И больно. Пахнет дымом. Глаза не открываются, кровь запеклась. Чьи-то мягкие ладошки гладят голову.
– Братик, братик, очнись! Очнись, мой хороший. Тебе нужен лекарь, я тебя не унесу, очнись, братик.
Ютис поднёс руку к лицу протереть глаза и услышал, как зарыдала Никея. Руки не было. По локоть. Только культя, перевязанная оторванным подолом сестрёнкиного хитона. Что-то ласковое и прохладное касалось лица. Снежинки.
***
Снег. Лёгкий, такой невозможный у этого моря снег, похожий на прозрачную ткань, что умеют ткать персы, накрывал тонким слоем разорённый город и прибрежный песок. Снег здесь не помнил никто, даже старый Суллий. Суллий уже не запомнит. По нежному белому полотну протянулись изящные цепочки кошачьих следов, словно записи тонким стилом.
Тонким стилом Забвения.
***
Скена* – в древнеримских амфитеатрах каменная пристройка к сцене (орхестре), служившая фоном для сценических действий и местом для смены костюмов.
Инфула** – у древних римлян головная повязка из белой шерсти, которой жрецы обвивали голову. Символ святости и неприкосновенности.
Туба*** – в Древнем Риме военный сигнальный инструмент.
По безлюдным улицам разорённого города брели усталым шагом два измученных человека – брат и сестра. Брели молча – горе было слишком тяжёлым. Пробирались к городскому фонтану – привычному месту встреч горожан. Отрешённо смотрели на чаек и ворон, сидящих на исклёванных телах, на больших собак, грызущих что-то в кучах у домов.
Холодно. Сестра сдёрнула с перевернувшейся повозки большое шерстяное полотно, бережно накинула на плечи брату и себе.
Из-за колеса повозки на нетвёрдых ножках вышел малыш лет двух. Показал пальчиком на девушку – «мама». Двое остановились. Малыш протянул ручки и готовился заплакать. Девушка подняла его. Совсем замёрз. Ножки ледяные. Укутала. Повозился и затих.