Разум твердил мне: верни, верни! Положи обратно во влажный мох, вон, и ямка ещё видна! Только кто же слушает разум в Змеёвый день, на святое Воздвиженье?
Кто угодно, только не я.
Тем же вечером во дворе, по чужим домам нарубивши капусту, мы жгли кучу осенней листвы, привораживая парней.
На Воздвиженье волшба добрая, светлая, всё больше на любовь и счастье в семье. Густой лиственный дым поднимался к небу, заслоняя далёкие звёзды.
Мы с подружками стояли кружком и шептали одно и то же:
– Высохший лес стоит, в том лесу деревья сухие, и листья на них неживые. Сухота на те листья напала, на парня тоску нагнала. Без меня не сможет ни воду пить, ни пищу есть, ни ночью спать, будет от тоски-сухоты страдать!
Девицы шептали имена парней, чья любовь была им желанна. Мне бы тоже назвать имя Некраса, принимая начертанную судьбу, да в осеннем тяжёлом дыму виделся мне Шуршащий лес, почерневший и высохший, утративший краски. Горело под рубахой обручье, метило кожу, будто тавром, и от этой саднящей боли имя доброго молодца не шло на язык, не желало с голосом прорваться наружу.
В серой дымке вдруг проступил силуэт, протянул ко мне сильные руки. Сделалось страшно, горячечно, словно, спасаясь от постылой судьбы, я угодила в другую беду, выбрала новую долю, и та выжжет меня дотла, оставив лишь горький пепел.
От подлого страха пред неизведанным я хрипло прокричала имя Некраса, призывая обратно привычный путь, и силуэт развеялся, сгинул, затерялся среди облаков.
– Ну наконец-то! – рассмеялась сестра. – Вот ты и выбрала, Лавушка, вот и назвала ненаглядного. Сколько можно Некрасу сердце терзать, взглядом холодным отваживать!
Аглашка глядела с тоской и обидой, а я потирала предплечье – всё искала следы ожога. Но уже не пекло, не горело: серебро обвивало руку, неживое, как мир вокруг. Не коснутся боле меня чудеса, и желанный витязь не примчится из сказки. Быть тебе, девица, этой зимой сосватанной за сына деревенского старосты. Завязался узелок, сама загадала, наворожила судьбинушку.
Капустянские вечёрки утратили радость. А ведь и так не везло, хоть плачь. То в капустных варениках – изюм да перец, предрекавшие соблазн да измену. То в салате – горючий лук, на обиду от будущего муженька.
Не хотела идти за Некраса, тянула, подарка ждала на блюде. Не бывает чудес, всё в божьих руках, а они на чудеса нынче жадные!