И хотя она лишь смутно осознавала мимолетные вспышки недовольства собой и презрения к себе, ей была хорошо знакома черта утонченности, которая удерживала ее от участия в разгульных выходках. В этот отпуск она слышала свирель Пана, но не испытала на себе удара его волосатых копыт.
Вскоре и без того неустойчивые условности, державшие эту компанию, окончательно ослабли. Они загорали, пили, веселились, а границы супружеской верности начинали приятно размываться. Окруженная пестрой смесью неопределенных супружеских пар, Айрис была неприятно поражена, когда одна из женщин – Ольга – внезапно ощутила запоздалое чувство собственности и обвинила Айрис в том, что она уводит ее мужа.
Помимо неприятности самой сцены, чувство справедливости Айрис было глубоко оскорблено. Она лишь терпела беспомощного мужчину, который казался лишней частью в разладившемся механизме домашнего быта. И вовсе не она была виновата в том, что он потерял голову.
Что усугубило ситуацию – она не заметила никаких признаков настоящей преданности среди своих друзей, которые явно наслаждались происходящим. Поэтому, чтобы снять напряжение, она решила не возвращаться в Англию с остальными, а остаться на два дня дольше, наедине с собой.
На следующий день, все еще чувствуя обиду, Айрис проводила всю компанию на маленькую примитивную железнодорожную станцию. Они уже начали реагировать на скорое возвращение в цивилизацию. Снова были надеты модные наряды, и все распределились по законным парам, что стало естественным продолжением процесса опознания чемоданов и забронированных мест.
Поезд, направлявшийся в Триест – место, которое точно значилось на карте, был переполнен туристами, возвращавшимися к знакомым тротуарам и фонарным столбам. Забыв о холмах и звездном свете, компания впитала общий шум и суету, словно вновь обрела свою старую сплоченность, окружая Айрис.
– Уверена, что не заскучаешь, дорогая?
– Подумай еще раз и запрыгивай в вагон.
– Ты просто обязана поехать с нами.
Когда раздался свисток, они попытались затащить ее в вагон – прямо как она и была, в шортах, гвоздевых ботинках и с загорелым, не припудренным лицом. Она вырывалась, как боксирующая кенгуру, и с трудом успела спрыгнуть вниз только тогда, когда платформа начала ускользать за окном.
Смеясь и тяжело дыша от борьбы, она стояла и махала вслед удаляющемуся поезду, пока тот не скрылся за изгибом ущелья.