Но то, что я увидел в длинном полутёмном коридоре студенческой общаги, абсолютно выпадало из привычного для этой категории формата. По коридору двигалась японская гейша, то есть, как я себе представлял японских гейш: семенящая невысокая детская фигурка в цветастом кимоно, в белых носочках, на ногах традиционная японская обувь с ремешками между пальцами, волосы убраны в высокую причёску, заколотую деревянными спицами. Она шла, нет, плыла по нашему коридору, одной рукой прижимая к боку огромный металлический таз, а другой придерживая распахивающиеся при ходьбе полы, которые никак не могли скрыть белизну округлых колен и бёдер.
Я остановился как вкопанный, мне казалось, что это мне мерещится. Но чудо продолжалось, и когда оно всё той же семенящей походкой вошло на кухню, чтобы забрать там вскипевший чайник, я сумел справиться с первым потрясением с видом беспечного слоняющегося гуляки зашёл туда же.
Да, конечно, это не была гейша в том виде, в каком она представлялась мне по картинкам из журнала «Вокруг света». Кимоно при нормальном освещении обернулось обычным цветастым байковым халатом, высокая японская причёска – короткой стрижкой, причём эффект деревянных спиц, торчавших из неё, создавали отдельные непослушные прядки. Обувь оказалась обычными «вьетнамками», которые продавались в любом спортивном магазине, с той лишь разницей, что белые носки, поразившие меня в коридоре, действительно имели место, только были просунуты в резиновые перепонки изделий братского Вьетнама.
Теперь уже совершенно другое заставляло моё сердце стучать быстро и отрывисто. Представьте себе юное лицо 16-летнего ребёнка, волшебным образом приставленное к телу зрелой женщины. Волосы, похожие на пух только что вылупившегося из яйца цыплёнка, нежные, слегка приподнятые бровки, такие светлые, что их почти не видно над глазами, ребячески припухлые губы, сложенные в слегка удивлённую улыбку, и выражение лица, какое бывает только у детей, когда кажется, что они вот-вот или заплачут, или весело рассмеются. Но как только взгляд опускался ниже шеи, становилось ясно, что это уже далеко не ребёнок. В запáхе халата виднелась мраморно-белая кожа и нежные ключицы, а ниже – складка между белоснежных грудей, величину, которых скрывал покрой одеяния, но даже это не мешало пониманию их истинного великолепия. Тонкую талию стягивал поясок, ниже круглились бедра столь соблазнительные, что пуговицы халатика, казалось, вот-вот выстрелят в того, кто находится напротив. Разрез халата внизу соответствовал приличиям, но колени, сияние которых привело меня в шоковое состояние ещё в коридоре, отливали такой молочной белизной, что слепили глаза.