«Кто запрятал меня сюда? Кто? Почему я оказался сдесь?» – задавал он одни и те же вопросы, обращаясь то ли к себе, то ли к мифическому собеседнику.
После его обуяло дикое равнодушие. Он упал без сил, бессмысленно смотря в потолок, и пролежал так многие миллионы лет, пытаясь понять, что ему делать дальше. Вот если б можно было чем-нибудь себя занять, тогда, возможно, и не потребовалось искать способы покинуть комнату! – думал он, постоянно сокрушаясь, о том, почему его непонятная бесцельная жизнь устроилась именно таким образом.
«Ведь что я могу изменить? Что могу сделать для себя, если делать не из чего? Кругом только пустота».
Он пролежал так очень долго, сверля взглядом идеально ровный матовый потолок, и в этой звенящей тишине, прерываемой лишь его тихим сердцебиением, казалось, уловил что-то. Даже не звук, нет. Нечто, идущее из глубин, само осознание Присутствия, словно идею, пришедшую извне. Но сколько он не напрягал свой острый слух, все равно ничего не мог услышать. То было мимолетное видение, может даже, странная галлюцинация, выдача желаемого за действительное. Однако, примерно через сто тысяч лет то же самое ощущение повторилось. В мальчике разгорелась надежда. Быть может то, что он уловил, совсем другое, отличное, не укладывающееся в его понятия, – но все же, это лучше, чем существовать совсем одному. В какие-то моменты он готов уже был на сто процентов поверить в то, что что-то кроме него самого и белой комнаты существует. И эта призрачная надежда не давала ему совсем пасть духом.
***
Вскоре мальчика настигла еще одна приятная новость. Проснувшись однажды после долгого сна, он обнаружил в одном из углов комнаты краски. Откуда они взялись, оставалось только догадываться. Чудо! Чудо, призванное скрасить его невыносимое одиночество. Их было много и все такие разные! Яркие, переливающиеся и сверкающие будто грани алмаза. К ним прилагались кисти разных размеров. С восхищением, и все еще не веря в свою удачу, мальчик с нетерпением окунул маленькую кисточку в голубую краску и начал с упоением рисовать. Он не знал, что изображает. Сотни образов роились в его голове и все их он переносил на стены. Не всему он давал названия, да и не требовалось. За ночь прошлые картины исчезали, словно блестящая поверхность загадочных стен их впитывала, освобождая место для новых рисунков мальчика. Это обстоятельство только порадовало его. И первый раз за все свое существование он допустил, что стены не так уж бесполезны.