– Нам нужен не разум. – Он сделал шаг вперед, и в креслах едва заметно шевельнулись. – Нам нужен спинной мозг.
Элиан развернулся к стене. Легкий жест, и на черном полотне проступила схема. Человеческий мозг. Он провел пальцем, и один из отделов вспыхнул багровым.
– Вот сюда. Сюда мы бьем. – Его палец замер на лимбической системе. На древнем, орущем от страха ядре. – Забудьте о логике. Это мусор. Дайте мне чистую, концентрированную эмоцию.
Он отнял руку. Пульсирующее красное пятно осталось висеть в пустоте как рана.
– Найдите мне детей. Историю про ребенка. Больного. Затравленного. Неважно. Найдите то, что заставит сжаться все внутри. Страх. Настоящий животный страх. Это не обсуждается. Это код, который просто исполняется.
Он покинул офис, не прощаясь. Лифт нес его вниз, в гудящее, живое нутро города. За бронированным стеклом автомобиля мир кричал. Рев сирен, визг тормозов, смех, ругань – грязный, нефильтрованный акустический мусор. Он включил систему шумоподавления на максимум. В салоне воцарилась его тишина. Но за окном продолжали мелькать они – лица. Усталые, злые, счастливые. Помехи. Он отвернулся, глядя на отражение своего спокойного лица в темном стекле. Система работала. Нужно было просто не смотреть наружу.
***
Здесь, в мастерской, воздух был живым. Он пах временем. Главным был запах бумаги. Сухой, чуть сладковатый. Запах хрупкости, распада, медленного угасания. Он въелся в стены, в обивку старого кресла, в саму Лиру. Свет от лампы с зеленым абажуром падал на стол теплым, усталым кругом, выхватывая из полумрака ее руки и истерзанный фолиант.
Восемнадцатый век. Поврежден водой.
Страницы слиплись в плотную, окаменевшую массу, и Лира, затаив дыхание, поддевала край тончайшего листа пинцетом. Пинцет был продолжением ее пальцев. Холодным, точным. Она не работала. Она слушала. Пыталась расслышать историю, запечатанную в этих водяных разводах, в потемневших пятнах плесени. Это были не дефекты. Это были шрамы. Подлинные следы жизни, которую кто-то прожил двести лет назад. Каждый спасенный фрагмент, каждая буква, проступившая на влажной фильтровальной бумаге, была словом, вырванным у небытия. Здесь все было настоящим.
Вечер опустился на город незаметно, смазав контуры зданий за большим арочным окном. Лира выключила лампу. Собрала инструменты. Заперла дверь. Ритуал, отделяющий ее мир от того, другого.