– Лина, – начал он, но она подняла руку, останавливая его.
– Мне не нужно знать подробности, – сказала она, и её голос прозвучал удивительно взросло. – Но я хочу, чтобы ты знал: я не боюсь. Ты научил меня не бояться.
Виктор почувствовал, как к горлу подступает комок. Его дочь, его маленькая умная девочка, пыталась его утешить, пыталась показать, что она достаточно сильна, чтобы справиться с тем, что их ожидает.
– Ты самая смелая девочка в мире, – сказал он хрипло, протягивая руку, чтобы погладить её по голове. – И самая умная. Но обещай мне, что ты будешь осторожна, что ты будешь слушаться, что бы ни случилось.
Лина серьёзно кивнула, и в этот момент между ними пробежала искра понимания – они оба знали, что их мирная жизнь висит на волоске, и что завтра может принести перемены, к которым они не готовы.
Пока в квартире Волковых разыгрывалась эта тихая драма, на другом конце города, в промышленном районе, где заброшенные заводы высились как надгробные памятники советской эпохи, Алексей Петрович Воронов сидел среди пустых бутылок в своём складском убежище. Огромное пространство растягивалось вокруг него, словно бетонная могила, наполненная тенями, которые, казалось, двигались, когда он смотрел на них не прямо.
Холодный московский воздух проникал через щели в стенах, превращая каждый выдох в облачко пара, но Алексей, похоже, не чувствовал холода. Его измождённое лицо было испещрено морщинами, которые говорили не столько о возрасте, сколько о пережитом горе. Глаза, когда-то острые и внимательные, теперь были затуманены постоянной болью и алкоголем.
В его дрожащих руках лежал потрёпанный плюшевый медвежонок – единственный физический остаток от его дочери Анны. Мех игрушки был свалявшимся от бесчисленных прикосновений, а один глаз давно потерялся, но для Алексея это была самая дорогая вещь на свете.
Фотографии Анны окружали его, словно обвиняющие призраки. Она смеялась с них, бегала по лужам, задувала свечи на торте, обнимала его за шею. Каждая фотография была ножом в сердце, но он не мог заставить себя убрать их. Это было всё, что у него осталось от того времени, когда он был не просто профессиональным убийцей, а отцом.
– Прости меня, малышка, – шептал он, прижимая медвежонка к груди. – Прости, что папа не смог тебя защитить.
Воспоминания накатывали на него, как приливные волны. Он помнил тот день с болезненной чёткостью: секретное задание, которое должно было быть простым, рутинным. Но что-то пошло не так. Информация оказалась неверной, или, может быть, кто-то их предал. Взрыв прогремел именно тогда, когда Анна была рядом, когда он должен был быть дома, а не на очередной операции.