Мир менялся – и я вместе с ним. Мы оба проходили через неуловимую, почти священную трансформацию. Внешне я оставалась неподвижным, чужим, затерянным среди молчащих пассажиров, но внутри происходило движение к самому себе. По мере того как поезд продолжал путь, я приближалась к тем границам, где человек обретает свою суть.
Пассажиры, отрешённые, погружённые в книги, были скорее силуэтами, чем людьми. Никто не смотрел в мою сторону. Их присутствие было хрупкой декорацией, театром случайных теней. Я смотрела в окно – туда, где в матовом стекле отражалась девушка с застывшим взглядом, незнакомая даже самой себе, с чертами, принадлежащими не к одному времени, а к переходу между ними. На фоне зимней дальности её лицо теряло очертания. Но в глубине глаз едва заметно вспыхивал свет – робкий отблеск предчувствия. Свет неуверенного, но уже живого выбора.
Впервые в моей жизни финал чего-то оказался в моих руках. Не в чужом решении, не в поучениях, не в обещаниях. Свобода проявлялась не как надежда на избавление, а как тяжесть ответственности. Теперь каждый шаг, каждое слово и даже молчание принадлежали только мне. Невозможно было больше переложить этот груз. На границе с Украиной пейзаж становился другим: цвета дороги уходили в мягкую серость, в вязкое безмолвие. Пространство будто слушало. Оно не требовало ответа, оно обнимало.
Я перестала чувствовать одиночество. Вместо него возникли вопросы – живые, требующие честности. Кто я? Зачем я здесь? Что ищу, и где прячется голос, которому суждено стать моим?
Ледяное дыхание зимней ночи проникало сквозь одежду, касалось кожи, оставляя в теле отблеск холода. Тишина в поезде была не пустотой, а глубинной скорбью. Моё лицо, отражённое на запотевшем стекле, словно растворялось в самой себе. Оно не принадлежало ни ребёнку, ни взрослой женщине. Это был миг становления – застывшее между, неопределённое, уязвимое, но уже готовое шагнуть в новую жизнь.
Зимняя Украина окутывала всё снежным молчанием. Каждый её пейзаж хранил собственную тишину, в которой слышалось дыхание чужого мира. Ни одно лицо, ни один шаг, ни один язык не принадлежали моему прошлому. Здесь всё было впервые. Назад пути не было – позади осталась лишь выцветшая тень снов, больше похожих на иллюзии.
К моменту, когда поезд въехал в Киев, сумерки уже полностью завладели пространством. Город растворялся в темноте, и только вокзал мерцал тусклым светом фонарей. Ветер, пронзительный, как взгляд, первым приветствовал меня, коснувшись щёк, будто спрашивая: «Зачем ты здесь?» Я не знала ответа. Я просто пришла. Не потому, что меня кто-то ждал, а потому, что иначе – дышать было невозможно.