.
Не конец жизни – конец покорности. Конец молчания. Конец бесприютной бесформенности. Я не подчинялась больше этим словам – теперь они становились моим вызовом. Я родилась, чтобы идти. Чтобы жить.
В один из январских дней, когда мороз впился в улицы, как старое пророчество, Вера вручила мне блокнот. Старый, с выцветшей обложкой, с чуть пожелтевшими страницами. Там была одна надпись:
«Если живёшь – пиши».
И я написала на первой странице:
«Зимой 1986 года в окне молчаливого поезда я увидела, как я рождаюсь».
ГЛАВА III – Безмолвный поток жизни
Украина тех лет – страна, наполненная дыханием восьмидесятых, влажным паром с заводских труб, стуком рабочих сапог и тихим гудением заводского гудка, который обозначал не только начало смены, но и точку отсчёта для каждого нового дня. Эта земля казалась живой, как организм – упрямый, стойкий, пульсирующий. Мир вокруг не тяготил меня. Он словно принимал меня в себя – юную, неоформленную, но уже ищущую форму. Я существовала не ради профессии, не ради удобств, а ради самого дыхания, ради того мгновения, в котором узнаёшь себя по-новому.
Я не считала себя кем-то особенным. Я просто жила. С душой, едва раскрывшейся, ещё влажной от утренней росы, с внутренним движением, направленным не к успеху, а к пониманию. Каждый день, несмотря на усталость, приближал меня к самому важному – к самой себе.
Завод – суровый, настоящий, пахнущий металлом и потом – стала тем местом, где тело уставало, но дух обретал структуру. Заводской двор будто вдыхал зиму: пар поднимался от земли, сквозь полы старых пальто, поднимался к небу. Сапоги вязли в утреннем снеге, а глаза смотрели не вверх, а внутрь, – в каждого, кто шёл рядом. В этом коллективном движении была своя музыка: устойчивая, без слов, но насыщенная, как тяжёлый аккорд органа. Эта музыка совпадала с ритмом моего собственного безмолвия.
После смены наступал вторая часть дня – вечерняя учеба. Школы, техникумы, библиотека, словари, конспекты – всё открывалось для тех, кто искал путь. Я не стремилась к деньгам, не мечтала о славе. Я училась, потому что чувствовала в этом живое движение мысли. Жизнь складывалась из тяжёлых утренних подъёмов, запаха варёных макарон в общей кухне, мягкого шелеста страниц в библиотеке, разговоров в коридоре, где говорили тихо – не из страха, а из уважения к чужой тишине.