На стене висел старый лук – Шуддходана уже не мог натянуть тетиву так, как в молодости, но каждое утро проводил рукой по полированному дереву, вспоминая, как учил стрелять Раджаку.
– Царь не плачет – шептал он в темноте.
Но боги, если они действительно существовали, знали правду. Они видели, как по ночам он стоял у окна, глядя на звёзды, и как его плечи иногда вздрагивали от глухих, беззвучных рыданий.
Дождь бил по медной крыше оружейного зала, где Шуддходана стоял перед стеной с доспехами предков. Его пальцы скользнули по зазубренному краю щита деда – тому самому, что принял на себя удар косальского меча в битве у реки Рохини.
– Ты мог бы расширить наши земли до предгорий – говорил ему военный советник, вчерашний гость из соседней страны. "Твои воины сильны, а союз с племенем Маллов…"
Шуддходана повернулся так резко, что советник отшатнулся.
– Мои воины пашут землю – голос царя звучал тише шепота, но от этого становился только опаснее. "Их мечи режут рис, а не плоть. И если ты ещё раз предложишь мне войну, твоя кровь станет первым пролитым зерном".
Он не добавил главного – что видел, как умирают молодые воины. Как их матери рвут на себе волосы. Как земля, политая кровью, три года не даёт урожая.
В полночь, когда даже стражи дремали у ворот, царь поднимался на северную башню – ту, что выходила к границе с Косалой. Там, в железном ларце, хранились свитки с отчётами о каждом сражении за последние сто лет.
Шуддходана разворачивал их один за другим, читая при лунном свете:
В год засухи, когда умер скот, царь Вирупакша повёл войско на восток. Из пятисот воинов вернулось восемьдесят. Захвачено десять мер золота и двадцать рабов…
В сезон дождей, когда река вышла из берегов, сын царя Аджиты пал в битве за переправу. Его тело не нашли…
Он не записывал эти истории – они горели у него в груди, как тлеющие угли. И каждый раз, когда советники говорили о слабости соседей, он видел перед глазами не победы, а пустые дома в деревнях.
Дворцовые покои погрузились в предрассветную тишину, когда Шуддходана в последний раз свернул свиток с отчетом о сборе урожая и потушил масляную лампу. В синеватом свете, пробивающемся сквозь резные ставни, его лицо казалось высеченным из камня – резкие складки у рта, глубокие морщины у глаз, будто выжженные постоянной настороженностью.