Капилавасту был городом на перекрестке – не только дорог, но и эпох. Здесь еще чтили Веды, но шепот новых учений уже просачивался сквозь стены вместе с пылью дорог. Город, застывший между прошлым и будущим, между покорностью и гордостью, между реками и небом.
В главном зале дворца, где дым священных трав смешивался с запахом старого дерева, на стене висел свиток, выцветший от времени. На нем золотыми чернилами был изображен Икшваку – первый царь Солнечной династии, рожденный из глаз самого Брахмы. Его фигура, строгая и величественная, казалось, излучала свет даже сквозь пыль веков. Перед этим свитком каждое утро Шуддходана совершал поклон, касаясь лбом холодного каменного пола.
– Мы – сыновья света, – шептал он древние слова, которые слышал еще от своего отца.
Шакьи не просто гордились своим происхождением – они дышали им, как воздухом. Каждый ребенок в Капилавасту знал историю своего рода прежде, чем учился держать лук. Старцы на площади, попивая рисовое пиво, снова и снова пересказывали легенды:
– Наш предок Икшваку правил в Айодхье, когда мир был молод! Его сын Викукши первым совершил жертвоприношение кролика под полной луной! А прапрадед царя Шуддходаны, Махаджанака, отрекся от трона ради мудрости!
Но больше всего Шакьи любили рассказ о Раме – идеальном царе, воплощении самого Вишну. В долгие вечера сезона дождей, когда ливни стучали по крышам, женщины пели детям:
"Рама-чандра, светлый как месяц,
Шагнул за пределы страха и гнева,
Но даже в изгнании остался царем –
Ибо солнце в крови не затмить тьмой…"
Эта гордость проявлялась во всем – в том, как Шакьи держали спины прямыми даже перед лицом более могущественных правителей. В том, как их женщины носили золотые обручи на щиколотках – не как украшение, а как знак принадлежности к "касте колесничих". В их обычае начинать любое важное дело только после того, как первые лучи солнца коснутся жертвенного алтаря.
Но главным доказательством их происхождения были глаза – большие, темные, с золотистыми искорками на радужке. "Глаза солнечных царей", как говорили брахманы. Когда Шуддходана гневался, в его взгляде вспыхивало что-то, от чего даже самые смелые воины опускали взгляд.
Однажды, когда посол Косалы позволил себе усомниться в их родословной, старый воин Аджита, не говоря ни слова, снял с шеи родовое ожерелье – 108 золотых бусин, переданных ему дедом. Он бросил его в жертвенный огонь и произнес всего одну фразу: