Кости:
Мои суставы начали выворачиваться с хрустом перемалываемых камней. Позвоночник скрипел и сокращался, заставляя меня сутулиться, как старика. Челюсть сломалась с глухим щелчком, перестраиваясь под человеческий прикус. Я ощущал, как тазовые кости сужаются, рёбра становятся хрупкими – эта хрупкость пугала больше самой боли.
Кожа:
Мох на моих плечах вдруг зашевелился, будто почуяв опасность. Затем начал осыпаться, обнажая потрескавшуюся кору моей истинной кожи. Трещины расширялись, из них сочилась не кровь, а густая смола. Вдруг – страшный разрыв от ключицы до живота. Из раны полезла… человеческая плоть. Розовая, нежная, мерзко пульсирующая.
Я завыл, когда процесс пошел дальше:
На руках кора начала слезать лоскутами, как старая краска
На груди мох превращался в редкие волосы
Перепонки между пальцами рвались с ощущением, будто сдирают кожу живьем
Лицо:
Худшие муки начались, когда изменения дошли до головы. Мои рога – гордость любого лешего – начали крошиться. Они осыпались серой пылью, оставляя после себя лишь небольшие бугорки на лбу. Глаза вылезали из орбит, зрачки сужались до человеческих точек. Я чувствовал, как мои клыки втягиваются обратно в десны – унизительнее боли не было ничего.
Когда самые страшные муки прошли, я лежал в луже: Смолы, крови, чего-то ещё, липкого и тёплого
Попытался встать – и рухнул. Новые ноги не слушались. Я полз к луже, чтобы увидеть… его. Человека. Себя.
Я подполз к реке. Каждое движение давалось с трудом – новое тело дрожало, как молодая лань, впервые вставший на ноги.
Вода дрожала, но черты лица проступали четко – резкие, грубые, высеченные будто не из плоти, а из старого дуба.
Лицо мужчины лет тридцати пяти, не больше.
Скулы – острые, как обтесанный камень, придавали лицу жестокую выразительность. Подбородок – квадратный, твердый, с темной щетиной, уже пробивающейся сквозь бледную кожу. Губы… Боги леса, эти губы! Алые, будто я только что пил чью-то кровь, пухлые, чувственные – совершенно не подходили к этому суровому лицу.
Но глаза…
Глаза остались мои.
Золотисто-карие, с вертикальными зрачками, как у хищника, выслеживающего добычу. В человеческом лице они выглядели еще более чужеродно, еще более пугающе. Я прикоснулся к губам – они были мягкими, неожиданно горячими. Странное ощущение. Раньше мои губы не чувствовали прикосновений – только холод ветра и жар огня.