И вот, первый "звоночек". Я проходил мимо старенького бистро, откуда доносился негромкий шансон. Вдруг из двери выскочил пожилой мужчина с багетом под мышкой и, споткнувшись, уронил его прямо мне под ноги. Багет покатился по мостовой, остановившись у моих ботинок. Мужчина, неловко улыбаясь, пробормотал по-французски: "La baguette est tombée. Mais, vous savez, parfois ce qui tombe vous ouvre les yeux." ("Багет упал. Но, знаете, иногда то, что падает, открывает вам глаза.") Он быстро поднял багет, извинился и поспешил дальше. Я остался стоять, ошеломленный. Слова были простыми, но их смысл… "То, что падает, открывает глаза". Это было так внезапно, так нелогично, так абсурдно, что я не мог отделаться от ощущения, что это не просто случайная фраза. Это был первый шепот мира, направленный лично мне.
Дальше стало только страннее. Я свернул в маленький переулок, где обычно сидели художники. Один из них, с растрепанными седыми волосами и безумными глазами, рисовал чей-то портрет. Он поднял голову, посмотрел прямо на меня, отложил кисть и сказал, ни к кому не обращаясь: "Ce n'est pas ce que vous voyez, c'est ce que vous refusez de voir." ("Дело не в том, что вы видите, а в том, что вы отказываетесь видеть.") Он усмехнулся, и в его улыбке было что-то, что заставило меня поежиться. Вновь, абсурдный диалог, не связанный ни с чем вокруг, но идеально, почти зловеще, попадающий в точку. Я годами отказывался видеть многое. Себя настоящего. Свои истинные желания.
Я ускорил шаг, чувствуя легкое беспокойство. Это были не просто совпадения. Это было что-то большее, что-то, что выходило за рамки обыденности. Мир будто перестал быть безразличным фоном и начал активно взаимодействовать со мной. Он словно подмигивал, давал знаки, но я пока был слишком глух, чтобы полностью понять их.
Чем дальше я углублялся в лабиринт Монмартра, тем сильнее становилось это ощущение. Я проходил мимо уличного музыканта, играющего на аккордеоне. Он играл мелодию, которая казалась мне невероятно знакомой, хотя я точно знал, что никогда ее не слышал. И вдруг, в самом конце мелодии, когда аккордеон издал последний, протяжный звук, он поднял на меня глаза и произнес, словно продолжая мелодию: "La mélodie la plus vraie est le silence qui la suit." ("Самая истинная мелодия – это тишина, которая за ней следует.") Я остановился как вкопанный. Тишина. Сколько тишины было в моей жизни? Пустой тишины. Но он говорил о другой тишине, о тишине, наполненной смыслом.