– Ты хотел вмешаться в моё творение и перекроить его под себя… Но знаешь что? – добавил папа, глубоко затягиваясь крепкой сигаретой. – Я для тебя не Создатель, не Бог. Я – твой отец, только твой отец. Я хочу, чтоб ты воспринимал меня лишь как своего родителя и всё.
Я слабо кивнул.
– Всё пройдёт… – Успокаивающе произнёс он, положив руку мне на плечо. – Вот увидишь. Пусть отныне никто и ничто не стоит между нами…
Стрелки часов показывали полчетвёртого утра. На улице уже начало светать. За стеной гремели соседи, собираясь на работу.
– У тебя сегодня есть спектакль? – спросил отец так по-домашнему, будто мы уже триста лет жили вместе. Я даже растерялся.
– Да, по-моему…
Он усмехнулся и взъерошил мне волосы.
– Знаешь что, Люци?
– Что?
– Увольняйся оттуда к чертям! За такую зарплату там надо появляться минимум пару раз в месяц, а не каждый день торчать с утра до вечера!
Мы засмеялись, и наш разговор стал больше походить на разговор отца и сына.
– Я ещё немного поработаю. Побуду здесь, на Земле… А ты уйдёшь?
– От тебя я точно никуда теперь не уйду. Можем пожить вместе здесь. Только квартиру получше найдём.
После этого я ничего не помню. Заснул. А когда проснулся к обеду следующего дня, папа уже собирал мои вещи в чемодан. Он затеял переезд немедленно. Но ведь мне надо было бежать на спектакль!
– Ничего! – отмахнулся отец. – Скину тебе новый адрес эсэмэской.
И всё. Он всегда таким был: рискованным, расхлябанным, хитрым – ни о чём не заморачивался и никогда не грустил. Всегда спокоен, будто буддийский монах. Только закурит свою извечную сигарету, запивая дым крепким коньяком, посмеётся с какой-нибудь несуразной шутки, заговорщицки улыбнётся – и всё ему нипочём. С ним можно было хоть на край света. И я тупо его подставил.
Спектакль закончился в одиннадцать. В полдвенадцатого я был дома. Теперь уже в новой квартире. Папа снял двушку в новостройке недалеко от театра с хорошим ремонтом и прекрасным видом из окон. За время моего отсутствия он приготовил ужин. И только ступив на порог, почувствовав запах жареного мяса со специями, я готов был вновь разрыдаться от нахлынувших на меня чувств, потому как этот совершенно обыкновенный жест с его стороны напомнил мне нечто далекое из глубокого детства. То золотое время, безвозмездно ушедшее в вечность, когда я был счастлив.