Днём, после тихого часа (все, конечно, делали вид, что спят), начались игры. Спортивные станции, знакомство по кругу, конкурсы. Каждый должен был рассказать о себе необычный факт. Вова сказал:
– Я однажды спас голубя из лужи. Он был почти мёртвый, но потом взлетел.
– Врёшь! – сказал кто-то.
– Пусть лучше врёт, чем молчит, – добавила Оля. – Врёшь – значит, творишь.
К вечеру налетел дождь. Тёплый, щекочущий, как из детской книжки. Все высыпали на улицу. Кто-то в майках, кто-то босиком. Девчонки прикрывались тетрадками, мальчишки – кастрюлями. Смеялись, визжали, носились по лужам. Вова тоже снял кроссовки. Бежал. Кричал. Ощущал каждую каплю на лице, на шее, на груди.
Он не знал, зачем он кричал. Просто знал – нужно. Это и было лето. Настоящее. Без фильтров, без плана. Только ты и небо, которое льётся на тебя.
Слепой дождь. Дети босиком, с кастрюлями и мисками на головах, визжат и смеются. Лагерь дышит летом.
На вечерней линейке вожатая, насквозь мокрая, сказала:
– Первый день удался. Завтра – в бой!
А потом были костры, песни, громкая гитара, сладкий чай в жестяных кружках и звёзды. Словно весь лагерь был планетой, летящей через лето.
И среди этого Вова начал забывать, зачем он приехал. Потому что он был здесь. Жил. Дышал. Был один из.
И это лучше всякой магии.
Глава 3. Мальчик с запинкой
Когда лагерь засветился золотом вечернего солнца и комары только начали вылетать из травы, Вова заметил его. Тонкого, молчаливого, с глазами цвета воды и волосами, торчащими в разные стороны. Он держался чуть в стороне от остальных. Не робко – нет. Скорее – как человек, который заранее знает: к нему не подойдут.
Он стоял возле умывальников, когда Оля к нему наклонилась и что-то спросила. Тот открыл рот, и из него вырвался натужный, застрявший в горле звук: