«Скорбь… приди… питайся… прорастай…»
Артем схватился за прилавок, чтобы не упасть. Сердце колотилось, выпрыгивая из груди. Холодный пот струился по спине. Коньяк больше не помогал. Буфер был сожжен в одну секунду. Реальность треснула, и сквозь трещины хлынул ужас. Ужас, пахнущий гарью, речной сыростью и вековой пылью Заречья. И он понял, что дядя Миша умер не просто так. И художница выбросилась не просто так. Что-то проснулось. Что-то древнее и голодное. И оно уже здесь. Прямо здесь. В пыли. В тенях. В самом воздухе, которым он дышал.
– Сигареты… – он с трудом выдохнул, сунув дрожащей рукой деньги продавщице, не глядя на сдачу. – И… газету. Эту.
Он поднял мокрый, грязный комок бумаги. Фотография была расплывчатой, но узор пыли на стене бывшей церкви все еще был виден. Как шрам. Как вход. Как приглашение.
Артем Волков сунул газету в карман, зажал пачку сигарет в кулаке и вышел на улицу, в серые, пропитанные смертью сумерки родного города. Его дар проснулся. И впереди не было ничего, кроме тени. Первой из многих.
Глава 2: Архивы Пыли и Шепот Стен
Музей Заречья располагался в бывшем купеческом особняке, причудливо обезображенном сталинским ампиром – к колоннам прилепили бетонные звезды, а парадный вход украсили барельефами ликующих рабочих и крестьян. Внутри пахло стариной, побелкой и всепроникающей пылью. Артема встретил запах, знакомый с детства: воск, старые книги и что-то еще… сладковато-тухлое, как забытый в шкафу ладанник. Искажение, – автоматически подумал он, но на этот раз было сложнее списать на галлюцинацию. Этот запах висел здесь постоянно, въевшись в стены, дерево, в сами кости здания.
Его провел по мраморным, заляпанным следами грязной обуви полам седой сторож, Никифорыч, молчаливо кивнувший в сторону кабинета покойного дяди Миши. Дверь скрипнула, открывая царство хаоса. Кабинет был не комнатой, а лабиринтом из стеллажей, заваленных папками, коробок с археологическими находками (в основном черепками и ржавыми железяками), и столов, утонувших под грудой бумаг. Воздух был густым, как суп, от взвешенной в луче света пыли. Артем кашлянул. Его дар, обостренный после вчерашнего «просветления» у киоска, тут же среагировал: пыль в солнечном луче не просто кружилась – она пульсировала, сгущаясь и разрежаясь в такт его собственному сердцебиению. Тени в углах казались слишком глубокими, готовыми поглотить неосторожный взгляд.