– Что он имел в виду под «Пылью»? – спросил Артем, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Конкретно.
Лиза пожала плечами, скептицизм вернулся в ее глаза.
– Метафору, вероятно. Собирательный образ забвения, городской депрессии, накопленной боли. Михаил Федорович был романтиком. Он верил, что места могут помнить. А боль – оставлять… эманации. Как радиация. – Она провела пальцем по пыльной обложке папки. – Вот только «радиация» эта, по его мнению, могла проявляться физически. Искажениями света, странными звуками… даже влияя на психику людей. Он собирал свидетельства – особенно советского периода, когда все это списывалось на «пережитки тьмы» или «вредительство».
Артем отвернулся, делая вид, что изучает содержимое полки. На ней стояли странные экспонаты: полуистлевший складень с потемневшим ликом святого, грубо вырезанная деревянная фигурка, напоминающая лешего с тремя глазами, обломок каменной плиты с нечитаемыми письменами. Его дар зашевелился. Пыль на складне казалась живой, медленно сползающей вниз, как черная слеза. Тень от фигурки лешего на стене была непропорционально большой и шевелила «рогами», когда он двигал головой. А от плиты исходил слабый, но отчетливый гул, как от трансформатора.
– И что, он верил, что эта… «Пыль» ответственна за смерти? – спросил Артем. – Как художница Сомова?
Лиза нахмурилась.
– Вы читали газету. Трагический случай. Депрессия. Михаил Федорович связывал всплеск таких случаев за последний год с… ну, с активизацией «Поля скорби», как он это называл. Но это лишь гипотеза. Бездоказательная. – Она помолчала. – Хотя… в ее мастерской было действительно жутковато. Я заходила туда пару раз, пока она делала зарисовки для музея. Холодно. И… тишина какая-то давящая.
Артем резко обернулся.
– Вы были в ее мастерской? После…?
– Нет, конечно. До. – Лиза поправила очки. – Почему?
– Мне нужно туда попасть.
Скепсис на лице Лизы сменился недоумением, а затем легкой тревогой.
– Артем… Это место опечатано. Милиция…
– Я бывший следователь, – соврал он, не моргнув. «Особый отдел» формально существовал в рамках обычной структуры. – Мне нужно взглянуть. Для… душевного спокойствия. Дядя говорил о ней в последних записях. – Это была полуправь. Дядя писал о «творческих личностях» как о лакомой мишени для «Пыли», их эмоциональная неустойчивость – питательная среда.