В тот день, когда всё началось, он проснулся оттого, что пыль плясала в воздухе как никогда прежде. Это была не просто пыль. Она казалась одушевлённой. Он посмотрел в окно – солнечные лучи прорезали пространство с какой-то нарочитой режиссерской выверенностью. Будто кто-то невидимый поставил прожекторы, чтобы выделить на фоне скучного мира эту старую мастерскую, эту конкретную комнату, этого конкретного мужчину – Карлоса.
Он протёр глаза, сел на край кушетки и вгляделся в свет. Пыль действительно вела себя странно: она, казалось, не оседала, не кружила хаотично, а стекала по невидимым нитям – от потолка к полу, сквозь холсты, сквозь воздух и даже сквозь его руку, если подставить её под луч.
– Слишком много абсента вчера, – пробормотал он. – Или слишком мало сна.
Но ощущение странности не проходило. Он встал, прошёл мимо холста с женскими глазами и почувствовал, как сердце резко дернулось, будто кто-то внутри груди дернул за верёвку. Он обернулся. Глаза на холсте… Вчера они были другими. Он был уверен.
Он не касался этой картины. Не прикасался к ней более двух лет. Но теперь взгляд с холста стал глубже, точнее. Он чувствовал – да, именно чувствовал, – что теперь эти глаза смотрят на него, а не мимо.
Он подошёл ближе. Свет играл на фактуре холста, выявляя тончайшие мазки. Краска слегка потрескалась у уголков глаз. В комнате стояла такая тишина, что он услышал, как капля краски медленно стекает по стенке банки с растворителем. Внутри него всё стянулось. Что-то изменилось.
Он вспомнил ту девушку. Моника. Она позировала ему в течение двух недель, весной, когда ещё был мартовский холод, и они обогревались обогревателем, который фонил электричеством на весь дом. У неё были светлые волосы и длинные руки. Она смеялась странно – как будто пыталась сдержать крик. После последнего сеанса она больше не пришла. Он думал – уехала, передумала, нашла кого-то, кому не страшно позировать обнажённой. Это случалось.
Но теперь, глядя в эти глаза, он понял – он больше никогда её не видел. Не на улице. Не в кафе. Не в галереях. Не слышал о ней ни слова. Она исчезла, растворилась, испарилась, словно… словно он схватил её в этих мазках и не отпустил.
Он отшатнулся, как от удара. Сердце билось слишком часто. Он сел на стул и закрыл глаза. Сколько девушек он нарисовал за последние два года? Семь? Восемь? Скольких из них он потом встречал снова? Он начал вспоминать. Лица мелькали в сознании, как негативы: тёмные, неясные, с пустыми глазами. Он не мог вспомнить ни одного конкретного момента после сеанса. Ни одной из них.