Свет продолжал струиться в комнату. Пыль шевелилась.
Он посмотрел на свои руки – тонкие пальцы, привычные к мелким движениям кисти, дрожали.
– Это просто совпадение. Просто совпадение, – сказал он вслух, но даже сам себе не поверил.
Потом он сделал то, что делал всегда, когда не понимал, что происходит: открыл ящик, достал бутылку граппы, налил себе и выпил залпом. Горло обожгло. Жидкость будто хотела стереть тревогу, но та уже начала врастать в него.
Старый холст стоял у стены. Глаза с него не отрывались от него ни на мгновение.
Карлос встал. Прошёл к окну. Внизу – улица Лавиния, солнечная и пустая, как декорация. Всё выглядело реальным. Но он впервые за долгое время начал сомневаться: а есть ли граница между реальностью и тем, что он рисует? Или, быть может, его кисть уже давно рисует саму реальность?
Он отвернулся от окна и посмотрел вглубь комнаты. Свет упал точно на другой холст – чистый, натянутый, ожидающий.
И он ощутил – неосознанно – что этот холст ждёт. Ждёт новую модель. Ждёт чью-то душу.
2. Первая натурщица исчезает
Её звали Моника Ленте. Её кожа была цвета слоновой кости, а волосы – цвета старого золота. У неё была привычка поправлять прядь за ухо, даже когда она сидела неподвижно, позируя. Она говорила мало, но смеялась часто. В её смехе было что-то тревожащее, будто он рождался из слишком большой тишины внутри.
Карлос нашёл её через знакомую – ассистентку на факультете изобразительных искусств. Она говорила, что Моника уже не раз позировала художникам и легко держит позу. Он позвонил ей, договорился, и уже через два дня она стояла перед ним, полностью обнажённая, с лёгкой дрожью в плечах, как будто не от холода, а от внутреннего напряжения.
Он рисовал её в течение пяти дней. Каждый раз – на рассвете. Свет в это время был особенно резкий, как будто солнце резало мастерскую пополам. Карлос заметил, как странно быстро продвигается работа. Его мазки были точны, рука будто сама знала, куда тянуть линию, где дать тень, где оставить пустоту. Лицо Моники складывалось на холсте почти само собой. Он чувствовал некое беззвучное давление – как будто не он рисует, а картина вытягивает её из реальности, часть за частью.
На шестой день она не пришла.
Сначала он подумал, что она проспала. Потом – что передумала. Позже – что уехала. Он ждал ещё два дня, прежде чем попытался позвонить по номеру, записанному на обороте старого конверта. Ответа не было. Ни на звонки, ни на письмо, которое он оставил у привратника её дома.