– Пожалуй, вы правы, Василий Васильевич, – негромко произнес Небогатов, пожав плечами. – Скоро рассветет, и мне нужно будет командовать в бою, который неизбежно будет. Хэйхатиро Того жаждет реванша, его броненосцы и броненосные крейсера нас догонят. Мы просто не сможем потеряться в море – у неприятеля слишком много крейсеров, что с рассветом обязательно начнут поиски.
– Так оно и будет, ваше превосходительство, – флегматично отозвался Игнациус, совершенно в этом не сомневавшийся…
Николай Иванович отпил горячего чая из кружки, напряженно размышляя о делах. Все же контр-адмиралу Фелькерзаму удалось выполнить главную задачу – не просто прорваться Цусимским проливом, но и нанести неприятелю совершенно неприемлемые для него потери. Сам бы он никогда не рискнул сунуться в проход между Кореей и Японией – это казалось еще позавчера либо сумасшествием, либо неслыханной дерзостью. И ведь Дмитрий Густавович оказался полностью прав насчет «слона в посудной лавке» – неприятель оказался не готов к столь решительному наступлению.
Сейчас контр-адмирал находился в салоне флагмана, который немного пострадал во время боя, получив шестидюймовый фугас. Пробоину уже заделали, изломанное железо трогать не стали до Владивостока – там уже будут исправлять повреждения. Зато сохранился стол и два стула, благо из железа, да еще ложе, на которое положили пару пробковых матросских коек. Вполне уютно, если сравнивать со всеми теми разрушениями, что сейчас стараются исправить силами вахтенных.
И мысли Николая Ивановича сейчас были заняты произошедшим сражением. Он отставил чай, добрался до койки и устало прилег, чуть тихо бормоча себе под нос:
– Но каково предвидение ситуации! На небесах ему, что ли, ворожат или с нечистым спутался?!
Небогатов фыркнул, не сдержав накативших эмоций. Ладно, проход между Квельпатром и островами Гото удалось очистить от японских вспомогательных крейсеров, «прочесав гребенкой» море. И как итог семь потопленных вооруженных пароходов, что не могли ни драться против броненосцев и крейсеров, ни убежать от них. И ведь прав оказался остзейский барон – такая первая убедительная победа принесла уверенность русским морякам. В бою все дрались с чрезвычайной энергией, действовали инициативно и решительно, чего просто не могло быть при Рожественском, с его самодурством и апломбом на «истинность» исключительно его собственных взглядов. Так что смена командующих пошла только во благо, и он сам ощутил эти перемены еще третьего дня. Да и все офицеры вздохнули с нескрываемым облегчением, когда Зиновия Петровича вынесли с «Князя Суворова» на носилках и отправили на госпитальный «Орел».