– Papilio blumei, – энтомолог тем временем расчищал стол, собирая обрывки бумаги и расставляя коробки для просушки в аккуратные стопки. Ученый остановился, повернулся и посмотрел на Минго, погруженного в свои мысли. Он остановился и повторил, глядя Минго в глаза: – Парусник Блюме.
«Блюме», – повторил мысленно Минго, – «Вот кто ты».
– Почему… – этот вопрос возник в голове Минго Караса внезапно, и ученый поднял брови, ожидая вопроса.
– Почему бабочек не убивает дождь?
Минго вдруг стало интересно что-то, раньше не заслуживающее никакого внимания: это как выйти из дома, вдруг остановиться и начать изучать сор у порога; поздороваться ни с того ни с сего с мусорной кучей так просто, без всякой причины и смысла, потому что именно это взбрело тебе сегодня в голову; спросить, как дела у пробегающего мимо незнакомца на рынке, потому что вдруг до тебя дошло, что этот незнакомец внезапно стал частью твоей жизни и давно был ей, а ты не замечал; это как впервые задуматься, что дальше там, за облаками? – раньше совершенно незаметное, чуждое вдруг становится притягательным, поражает, начинает беспокоить – почему именно эта песчинка, почему именно это лицо? Почему именно этот вопрос? Минго ощутил, что не сможет сдвинуться с места, что не сможет успокоиться, пока не затихнет это смутное чувство тревоги, беспокойство, обнаруженное им внутри, когда он увидел лазоревый всполох синего – нечто вспыхнуло и внутри – нечто, о чем он раньше и не догадывался.
Энтомолог ухмыльнулся, пожал плечами, качнул головой и не ответил.
– Разве ты не хотел помочь отцу? – ученый-энтомолог ехидно прищурился, а Минго удивился, что совершенно позабыл о том, что так беспокоило его еще каких-то несколько часов назад; теперь это казалось таким далеким, чуждым, будто из другого измерения.
Теперь это вызывало лишь досаду; Минго Карас с сожалением бросил взгляд на стол, на коробку-просушку с бабочкой внутри, помедлил, стоя в проходе, смутно надеясь, вдруг ученому что-нибудь пригодится и нужно сбегать? Но энтомолог продолжал молча и сосредоточенно копаться в своих пожитках, и у Минго не было повода остаться, и он вышел во двор.
Отец бросил ему большую корзину – в половину его роста – и Минго едва устоял на ногах. Минго неохотно принялся осматривать корзины, отставляя в сторону целые, еще крепкие и придвигая ближе к себе порванные для починки. Они занимались этим вместе с отцом вплоть до самого вечера и когда, наконец, последняя корзина была отставлена в сторону, Минго вздохнул с облегчением.