Иван после этого совсем плох стал. Подговаривал честных жителей Липец увечья кишкам наносить, хотел летающего осьминога из Ямы выманить и сетью изловить. Да только дураков в Липецах нет. Министерские батюшки сказали, что от лукавого сии затеи, значит, так и есть.
Где-то с месяц сидел Иван на краю Ямы и семечки грыз, шкурки вниз кидал. А потом собрал вещички и в путь-дорогу отправился. На прощанье в кабак зашёл, браги хряпнул, сказал, пойдёт в село Братконур, на столб смотреть. Больше мы его не видели.
Поистине, моя история совершенно удивительна. Родился в одном конце света, заканчиваю дни – совершенно в другом. А закончу я их уже совсем скоро. Хорошо, хотя бы, что я успел научиться писать и читать, освоить кое-какую технику – печатные машины, например. Теперь я смогу поведать главную мудрость, что мне открылась. Всё это, конечно, глупо и странно, ведь те, кому эта мудрость предназначена, ни за что не прочтут того, что я напишу.
Я представляю, как Мукку и Баро из поселка Копувон сидят рядом на корточках у одной из хижин, обняв копья, упертые древками в землю, и внимательно изучают мои листки, передают их друг другу. Они удивленно хмыкают, чешут ни разу не мытые макушки под цветастыми шортами. Дойдя, наконец, до последнего листка, они разевают от удивления рты, и бросаются к шаману, размахивая на бегу котеками. Захлебываясь и перебивая друг друга, рассказывают старому хрычу, что только что узнали таакоое…
Смех, да и только. Я люблю посмеяться. У нас в племени вообще ценят хорошую шутку. Белые тоже любят посмеяться. Профессор Джэксон вот часто шутил и много смеялся. Потому я, наверное, и согласился поехать с ним, хотя и навлек на себя проклятия, всех, кого только знал. Но об этом я не жалею, да простят меня предки. Было понятно, что профессор станет заставлять много учиться, но с ним это совсем несложно. Не сложнее, чем гоняться с луком за дичью или дуралеями из соседних деревень. Взамен я получу столько знаний, сколько все жители острова вместе взятые не будут иметь никогда. Джэксон хотел, чтобы потом я вернулся и начал «нести просвещение». Так он говорил. Но, похоже, не судьба. Это тоже он так говорил. Мы много ездили и показывали себя толпам людей, которые рассаживались перед нами на стульях и постоянно что-то записывали. Назывались эти сборища публичными лекциями. Благодаря им мы могли путешествовать, и это было самым главным.